Я фыркаю и храплю, дергаю крепления. Сколько же это будет продолжаться? Болевой порог у меня высокий – так и убить недолго.
Мысли проносятся со скоростью света.
Какой же наркотик способен создавать галлюцинации и боль на столь впечатляющем уровне ясности? Как будто наяву!
А если это действительно наяву и происходит со мной сейчас?
Что, если это какие-то штучки ЦРУ? Что, если я в секретной клинике, где проводят опыты над людьми? Что, если для этого меня и похитили?
Чудесная, восхитительно теплая вода бьет из потолка, словно из пожарного шланга, смывая терзающую меня пену.
Затем вода отключается, и из отверстий с ревом вырывается горячий воздух, обжигающий кожу, словно знойный ветер пустыни.
Боль уходит.
Я бодр и свеж.
Дверь открывается. Каталка выкатывается.
Лейтон Вэнс смотрит на меня сверху вниз.
– Неплохо, да? – Он везет меня через операционную в соседнюю комнату, расстегивает крепления на лодыжках и запястьях и помогает сесть.
В первую секунду голова идет кругом, но потом мир все же останавливается.
Лейтон пристально смотрит на меня.
– Легче?
Я киваю.
В палате есть кровать и тумбочка с аккуратно сложенной стопкой одежды. Стены обиты каким-то мягким материалом. Острых кромок не видно. Я подвигаюсь к краю каталки. Вэнс берет меня за локоть и помогает подняться.
Ноги как будто резиновые. Мы идем к кровати.
– Я тебя оставлю. Одевайся. Вернусь, когда результаты будут готовы. Это недолго. Ну, как? Ничего, что я выйду на минутку?
Голос наконец возвращается ко мне:
– Я не понимаю, что происходит. Не знаю, где я…
– Дезориентация пройдет. Я сам буду это отслеживать. Мы поможем тебе пройти эту стадию.
Лейтон ведет каталку к двери, но у порога останавливается, оглядывается и смотрит на меня через щиток.
– Честно, брат, очень рад тебя видеть. Наверное, так же чувствовали себя ребята в Центре управления после возвращения «Аполлона-тринадцать». Мы все гордимся тобой.
Все три ригеля выстреливают в цель – как короткий тройной залп.
Я встаю с кровати и, с трудом передвигая ноги, иду к тумбочке.
Из-за слабости одеваюсь медленно. На то, чтобы натянуть льняную рубашку и слаксы, уходит несколько минут. Ремня в брюках нет.
Над дверью камера наблюдения.
Возвращаюсь к кровати. Сажусь. Сижу в стерильной, звуконепроницаемой палате, пытаясь вызвать последнее не вызывающее сомнений воспоминание. Первая же попытка – и я как будто проваливаюсь в яму в десяти футах от берега. Кусочки воспоминаний разбросаны неподалеку, и я вижу их, я почти дотрагиваюсь до них, но легкие наполняются водой. Я не могу удержать голову над поверхностью. И чем сильнее напрягаюсь, чем больше энергии трачу, тем больше паникую, тем больше суечусь.