Дверь закрыта на три запора, но меня так напичкали седативами, что я и пальцем шевельнуть не могу.
Она открывается.
На Лейтоне смокинг.
Очки в проволочной оправе.
Он подходит ближе, и его дыхание приносит запах – сначала одеколона, а потом алкоголя. Шампанское? Откуда его вытащили? С какой-нибудь вечеринки? Бенефиса? К атласному лацкану его смокинга все еще приколота розовая ленточка.
Он опускается на край тонкого, как лист бумаги, матраса.
Лицо у него серьезное.
И на удивление печальное.
– Знаю, Джейсон, ты хочешь сказать мне кое-что. Надеюсь все же, что сначала позволишь сделать это мне. Основную вину за случившееся я принимаю на себя. Ты вернулся, и мы оказались не готовы принять тебя таким, какой ты есть… не совсем здоровым. Мы подвели тебя, и мне очень жаль. Что еще сказать, не знаю. Скажу так. Мне не нравится то, что случилось. Твое возвращение должно было стать праздником.
Даже в этом состоянии, под седативами, меня трясет от горя.
И гнева.
– Человек, который пришел в квартиру Дэниелы, – это ты послал его за мной? – спрашиваю я.
– Ты не оставил мне выбора. Даже малейшая вероятность того, что ты рассказал ей об этой лаборатории…
– Ты приказал ему убить ее?
– Джейсон…
– Ты?
Вэнс не отвечает, но мне достаточно и этого.
Смотрю ему в глаза и думаю только о том, с каким удовольствием разодрал бы в клочья эту физиономию.
– Ты – гребаный…
Я срываюсь. Всхлипываю.
Не могу выбросить из головы жуткий образ: струйка крови, стекающая по голой ноге Дэниелы.
– Мне так жаль, брат. – Лейтон наклоняется, кладет руку мне на локоть, и я чуть не выворачиваю плечо, пытаясь отстраниться.
– Не трогай меня!
– Ты провел в этой палате почти двадцать четыре часа. Мне вовсе не доставляет удовольствия держать тебя прикованным к стене и пичкать успокоительными, но в этом отношении ничего не изменится, пока ты будешь представлять опасность для себя и других. Тебе надо поесть и попить. Готов?
Я смотрю на трещину на стене и представляю, как бью Вэнса головой о стену, пока та не треснет. Как вколачиваю ее в бетон, пока от нее не останется ничего, кроме кровавой каши.
– Джейсон, либо ты позволишь им покормить тебя, либо я сам вставлю тебе в желудок гастрономическую трубку.
Я хочу сказать, что убью его. Убью его и всех, кто есть в этой лаборатории. Я уже готов это сказать, но в последний момент благоразумие берет верх – как-никак я в полной его власти, и он может делать со мной что хочет.
– Знаю, получилось нехорошо, – продолжает он. – Сцена в квартире вышла ужасная, и мне очень жаль. Я бы предпочел обойтись без всего этого, но бывает так, что ситуация заходит слишком далеко. Ты только знай – мне очень, очень жаль, что тебе пришлось это увидеть.