Папки сгруппированы по годам и уходят в далекое, еще до премии Павиа, прошлое, а некоторые даже относятся к колледжским временам, когда у меня только проклюнулся интерес к тому, что стало потом целью всей моей жизни.
Работы в более ранних папках мне знакомы – это черновики доклада, ставшего в результате моей первой публикацией, отрывки из близких к этой теме статей – все, что так или иначе вело к моей работе в лаборатории Чикагского университета и построению моего первого, крошечного куба.
Информация из «чистой комнаты» тщательно рассортирована.
Я читаю и читаю файлы на экране лэптопа, пока не начинает двоиться в глазах, и продолжаю даже потом, отмечая, как исследование уходит все дальше от того пункта, на котором я остановился в своей версии моей жизни.
Ощущение такое, будто я лишился памяти и теперь читаю собственную биографию.
Работа, работа, работа. Каждый день.
Записки становились все яснее, точнее, полнее.
Но по мере того, как попытки создать суперпозицию макроскопического диска заканчивались ничем, в записках начинали звучать отчаяние и безнадежность.
Глаза закрываются, и я ничего не могу с этим поделать.
Выключаю свет на прикроватной тумбочке, ложусь и натягиваю на голову одеяло.
В комнате темно хоть глаз выколи. Единственное пятнышко света – зеленая точка высоко на стене напротив моей кровати.
Камера, работающая в режиме ночного видения.
Кто-то следит за мной, за каждым моим движением, за каждым вдохом.
Закрываю глаза, стараясь отключиться. Но каждый раз, когда я так делаю, в голове снова и снова вспыхивает одна и та же картина: стекающая струйкой кровь – на ее лодыжке, на голом подъеме.
И черная дыра между глазами.
Как легко было бы сдаться!
Опустить руки.
Я касаюсь в темноте нитки на безымянном пальце и говорю себе, что у меня есть другая жизнь, настоящая – где-то там.
Так бывает при отливе: ты стоишь на берегу, а море высасывает и уносит песок из-под ног. Так и со мной сейчас – родной, привычный мир и поддерживающая его реальность отодвигаются, уходят…
Может быть, если не сопротивляться, не противиться, то эта действительность постепенно унесет меня?
* * *
Из сна меня вырывает шум.
Кто-то стучит в дверь.
Я включаю свет и сползаю с кровати, плохо соображая, что к чему и сколько я проспал.
Стучат громче, настойчивее.
– Иду! – отзываюсь я.
Пытаюсь открыть дверь, но она заперта снаружи.
Слышу, как в замке что-то поворачивается.
Дверь открывается.
Стоящая в коридоре женщина в черном, с запа́хом платье держит два стаканчика с кофе и блокнот под мышкой. Я смотрю на нее и не могу вспомнить, где и когда ее видел. Потом память проясняется: она вела – или, по крайней мере, пыталась вести – злосчастный дебрифинг в тот вечер, когда я пришел в себя возле куба.