И она все время смотрела на них, пока Пол ее «разоблачал».
Мягко ступая, он прошел из спальни в ванную. И на нем по-прежнему ничего не было, кроме перстня с печаткой. В ванной он особенно не задержался. Ему нужно было только умыться, рот прополоскать, ну и что там еще делают мужчины. В общем, произвести все необходимые действия, чтобы удалить со своего тела всякие следы ее прикосновений. Впоследствии она не раз будет думать об этом.
Во время его краткого отсутствия, как ей показалось, стены комнаты словно сдвинулись, то ли вытесняя ее, то ли заставляя ее почувствовать себя чем-то вроде предмета мебели. Она даже не пошевелилась – так и лежала, и впрямь точно неодушевленный предмет, хоть и являла собой комок трепещущей плоти. Он ведь не подал ей никакого знака, означавшего, что ей следует начать двигаться – что раз уж он встал, то и ей лучше бы поскорее сделать то же самое. Нет, пожалуй, наоборот. И он отнюдь не удивился, вновь войдя в спальню и увидев, что она упорно продолжает лежать. Мало того, похоже, именно этого он от нее и ожидал – ему явно хотелось, чтобы она по-прежнему оставалась в его постели.
Теперь от него исходил такой аромат, который она вполне могла бы должным образом оценить, если бы он не заглушал запах его пота, куда более сладостный для нее сейчас. Она и об этом тоже потом не раз вспомнит: как он тогда старательно обтерся своим одеколоном. Однако он продолжал расхаживать по комнате голым и совершенно никуда не спешил. Хотя и захватил из гардеробной свежую белую рубашку, бледно-серый жилет и галстук, решив, по всей видимости, что все остальное в спальне на кресле – там, куда он так небрежно швырнул свою и ее одежду. Он, разумеется, мог бы полностью одеться прямо в гардеробной, но, должно быть, привык одеваться именно здесь, на свету у окна, рядом с туалетным столиком, разглядывая свое тройное отражение в косых зеркалах трельяжа. Гардеробную он воспринимал, скорее всего, просто как хранилище одежды.
И все же ей казалось, что он вовсе не хочет с ней разлучаться, хоть и собирается вот-вот уйти. И весь этот спектакль с одеванием в некоторой степени был устроен специально для нее – пусть она смотрит, как он одевается, как под одеждой постепенно исчезает его нагота. А может, ему просто все равно, думала она. И его необъяснимая медлительность – это лишь проявление его обычной самоуверенности и равнодушия? Может, ей все-таки следует тоже встать и уйти? Но ведь он так ничего и не сказал, и она осталась лежать в постели словно по некоему безмолвному приказу, а его взгляд все продолжал задумчиво блуждать по ее обнаженному телу, хотя он уже начал одеваться.