приют, хотя порой эти заведения бывают просто отвратительными, и детей там всячески обижают и оскорбляют. Возможно, ее мать, кто бы она ни была, обладала некой интуицией или, по крайней мере, отличала хорошее от плохого, когда выбрала именно этот сиротский дом, чтобы подбросить туда свое дитя.
В приюте Джейн повезло и в том смысле, что она все-таки получила начальное образование, а ведь многие дети, даже имеющие родителей, такой возможности были лишены. Не было, например, никакого образования у многих из тех, кого одели в солдатскую форму и отправили на фронт, в траншеи. И на службу Джейн определили лишь в четырнадцать лет. К этому времени она научилась не только хорошо читать, писать и считать, но и – будучи совершенно свободной от каких бы то ни было семейных связей и оков – отличалась весьма сильной, возможно, более сильной, чем у других, жаждой жизни.
И потом, разве плохо было стать Джейн Фэйрчайлд и отмечать свой день рождения первого мая? Любой бы этого захотел.
Так что, говорила она, и на лице ее вновь расцветала улыбка, мне, безусловно, очень повезло в том смысле, что я от рождения не имела ничего, даже имени.
– Так ты у нас, значит, из образованных? – сказала повариха Милли, впервые внимательно ее рассматривая и словно желая в точности определить, с какого рода особой ей придется вместе работать.
– Да, и моя мать тоже была из образованных.
Неужели она так сказала? В таком случае она сделала это вполне сознательно, отлично понимая, что говорит неправду, и желая скрыть от Милли то, что той знать было вовсе не нужно. Впрочем, у Милли на лице было написано, что она натура безыскусная и прямая. И потом, разве так уж важно, что она не совсем правильно использует слово «образованный»? Ведь с его помощью она хотела дать Джейн самую высокую, лучшую оценку. Как раз со стороны Джейн было бы неправильно заявить, что так не говорят, – то есть в такой ответственный момент подчеркнуть, что у самой-то Милли образования явно не хватает, потому она и говорит как деревенщина, тогда как «образованная» Джейн прекрасно разбирается во всех тонкостях языка. Вот ведь в чем дело, так что вряд ли Милли так уж сильно ошиблась.
И потом, даже если ты сирота и выросла в приюте, почему бы тебе по-настоящему не превратиться в «образованную» – как Золушка превратилась в принцессу?
И все-таки – неужели она действительно так сказала? Может, она сама просто не расслышала, что сказала ей Милли? Или просто выдумала этот маленький диалог с нею? Неужели она уже тогда начала придумывать диалоги? Конечно же нет. Однако великая правда жизни заключалась в том, что в один прекрасный день она сумеет придумать даже целый человеческий характер – персонаж, конечно, будет не особенно важный, но достаточно яркий. Она использует его в своем романе «Скажи мне снова» (она сразу решила, что так и назовет эту героиню: повариха Милли), и у этой Милли тоже будет смешная особенность путать слова и делать их какими-то непонятными. Это ведь настоящая Милли говорила «беременять» вместо «обременять». А на самом деле повариха Милли за те годы, которые Джейн провела в Бичвуде «в роли горничной», и, разумеется, ко времени того памятного Материнского воскресенья стала очень похожа на повариху из книги сказок: полная, коренастая, краснощекая, с мощными руками, словно специально предназначенными для вымешивания теста в квашне.