Разве что-то изменилось бы, если бы Джейн тогда не осталась лежать в кровати, а спустилась бы вместе с Полом, по-прежнему голая, и, ступая босиком по холодным шахматным плиткам пола, сама сорвала бы цветок орхидеи, буйствовавшей в той чаше, чтобы вставить в петличку его строгого пиджака?
– Для меня. Ведь мы с тобой никогда больше не увидимся.
И получилась бы некая, словно притянутая за уши, неестественная сцена из такого же притянутого за уши литературного сюжета.
Она стала писательницей, и именно потому, что она ею стала, а может, потому что стала она ею из-за того, что ее постоянно мучили вопросы о непостоянстве и переменчивости слов, эта особенность слов никогда не переставала ее волновать. Слово отнюдь не было вещью, конечно же нет. И ни одна вещь отнюдь не была неким словом. Но странным образом слова и вещи становились нераздельны. Неужели все на свете – это просто чья-то великая выдумка? Слова, точно невидимая кожа, окутывали весь мир, придавая ему видимость реально существующего. Однако нельзя было сказать, что весь мир немедленно исчезнет или перестанет казаться вполне реальным, если отнять у него слова или даже их уничтожить. В лучшем случае вещам, пожалуй, стоило бы благословлять слова, придающие им определенность, ну а слова могли бы благословлять все сущее.
Но подобными мыслями она никогда ни в одном интервью ни с кем не поделится.
Впрочем, она будет рассуждать на эту тему – причем иной раз даже в постели – в обществе своего мужа Дональда Кемпиона, которого станет называть Великим Прозектором. А он ее – Великим Вивисектором. Ну вот и появились новые слова! И она покажет мужу язык.
«А что еще, кроме интереса к словам, по вашему мнению, необходимо, чтобы стать писателем?» – спросит интервьюер.
«Ну, во-первых, вы должны понять, что слова – это всего лишь слова, это просто порции выдыхаемого воздуха…»
И гусиные лапки в уголках ее глаз будут прямо-таки светиться от довольной улыбки.
«О, конечно же, истории о приключениях, «истории для мальчиков»! Хотя тогда все еще шла война, а значит, все то, что предназначалось для мальчиков, практически утратило смысл. Стало считаться недостойной внимания чушью».
«А… сами мальчики?»
«Вас интересуют мои… приключения с мальчиками?»
Она станет писательницей. Она проживет до девяноста восьми лет. Ее жизнь будет такой долгой, что она успеет пережить две мировые войны и правление четырех королей и одной королевы. Даже, можно сказать, двух королев – ведь она наверняка появилась на свет, когда королева Виктория еще была на престоле[12]