Глаза у Иры — с поволокой, большие, с длинными тёмными ресницами, а она всё равно красит их и обводит синим цветом веки. Губы красит ярко-красным, хотя губы тоже сами по себе яркие, вырезаны красиво.
Её Ира с первой минуты невзлюбила. Словоохотливый Митяй сразу поставил Юлю в известность за что.
— Втюрилась она в Аркашку по уши. И так вихлялась перед ним, и этак, каждый день в разных тряпках. И бутерброды ему таскала, и супчики в термосе, и блинчики с мясом. Обхаживала изо всех сил! Шевельни он пальцем, и ляжет прямо здесь, при всех, на полу, на столе. А он и не видит.
— Зато ты видишь. Попробуй поухаживай! — сказала Юля.
— Ей-то муж нужен, а не хахаль.
— А может, Игорь? Чем не муж?
— Э-э, подружка, Игорю нужна птица не такого полёта.
— Плохо Ирино дело.
— Ещё как плохо, подружка, хуже некуда. Похоже, однолюбка она: втрескалась в Аркашечку по уши!
— А с тобой спит.
— А что же не спать, если природа требует?
— Ну, значит, не однолюбка.
— А кто тебе сказал, что она спит со мной? Может, я тебе лапшу на уши вешаю? — Митяй вздохнул. — Честно признаюсь тебе, это я хвастанул.
Не спит она со мной.
— Так, спит или не спит?
— Не спит, подружка, — снова вздохнул Митяй.
Ира сидеть не любила. Ходила по приёмной, поливала цветы, которых накупила великое множество, брала со стеллажей то одну, то другую папку, просматривала бумаги — все ли тут и снова ставила на место. Сто раз на дню бегала в кухню — мыла, чистила её, каждый час ставила чайник и поила всех, кроме Юли, чаем. По телефону тоже говорила стоя. И только письма набивала на компьютере сидя, явно тяготясь вынужденным положением.
Ира здоровалась с Юлей очень вежливо, потому что Юля всегда приходила вместе с Аркадием, и Ирино вежливое «здравствуйте» относилось одинаково к обоим. Но в течение дня всеми частями своего тела — высокой причёской, состоящей из спиралек-кудряшек, глазами, ресницами, спиной Юле демонстрировала свою антипатию.
Однажды, когда все мужчины ушли, Юля отправилась к Ире выяснять отношения.
— Почему ты не любишь меня? — спросила дружелюбно. — Я тебя не обижала, я тебе ничего плохого не сделала.
Ира на мгновение остолбенела.
Глаза у неё — чуть грустные, как у лошади или коровы.
— Я… ничего… — залепетала Ира. — Ты не обижала. Я… к тебе… хорошо…
— Где же «хорошо», если ты не замечаешь меня. Я перебирала каждое слово, что сказала тебе.
— Ты отняла у меня любимого! Что уставилась? Он со мной разговаривал, он ел мою еду, он смотрел на меня, он улыбался мне.
— Он и сейчас улыбается тебе.
— Ты смеёшься надо мной, ты издеваешься! Ты появилась и…