Далеко не всё из того, о чём говорил Давид Мироныч тогда, Юля поняла. И сейчас не понимает, о каком составе говорил Давид Мироныч? И какая связь между грязью, массой и Вселенной? И вообще при чём тут «грязь» и «Вселенная»? О натуральной грязи, что из земли, говорил учитель или о нравственной, порождённой людьми? И как это теория Платона Каратаева связана с Вечностью?
— Здравствуй, Юлия! У нас тебя звали бы Джулия. Но мне нравится и «Юлия». Даже не знаю, какое имя красивее — Юлия или Джулия. Я принёс тебе поесть. — Генри положил на книжку красивый пакет из супермаркета.
— Спасибо, я не хочу.
— Пожалуйста, Юлия, посмотри, что я тебе принёс. Это фрукты, орехи и seafood.
— Что значит это слово? — спросила Юля, но тут же сообразила — «морская еда».
— Креветки и крабы в салате, — уточнил Генри.
— Неудобно… зачем ты? Я не могу есть твою еду. Ты и так сделал для меня…
— Во-первых, — прервал Юлю Генри, — ещё не сделал, подожди конца операции. А во-вторых, это уже твоя еда, она у тебя на коленях.
Генри сел рядом и осторожно вытянул из-под пакета с едой раскрытую книгу, пробежал страницу.
— О, Платон Каратаев! Великий человек, но совсем непонятный нам. Каждый американец прежде всего индивидуалист и совсем не хочет сливаться с массой, любить всех подряд, всем всё отдавать и всем всё прощать…
Юля никак не может сосредоточиться на словах Генри, хотя он говорит именно о том, о чём она только что думала. И на своих мыслях сосредоточиться не может: маме разрезали грудь и сейчас что-то делают с её сердцем. Одно неосторожное движение…
— Не думай, Юлия, об операции, — тут же уловил её состояние Генри. — Ты не помогаешь, ты мешаешь. Хирург сделает всё так, как надо. Он знаменитый в Америке, у него не было неудач. Поговори со мной. Русские люди тоже живут каждый индивидуально, но, я чувствую, они как-то связаны друг с другом, они совсем другие, чем американцы, я чувствую защиту, идущую от них. Платон Каратаев, может быть, прав, только я не могу понять его. Ты понимаешь?
Юля стала вспоминать, как жило их село. Считалось, что, несмотря на перестройку, колхоз остался, но она не слышала, чтобы кто-то что-то там делал. Все — по своим хозяйствам.
— Помочь можно, Юлия, в том случае, когда что-то от тебя зависит, а от тебя сейчас совсем ничего не зависит.
Генри сидел рядом, и от него исходила доброта, как от Аркадия. Словно Генри его брат-близнец. Он очень похож на Аркадия. Словно у них общая кровь.
— Мне ближе Болконский. Он всё в небо смотрел, будто под ногами одна грязь, а жизнь и Вечность — там.
Юля вздрогнула. Генри подслушал её мысли.