Трудна была задача Юстэйсии, не только трудна, но, быть может, невыполнима.
Три часа утра (вторник, 8 апреля).
Лансинг, задремавший было, вдруг встрепенулся.
— Стэйси!
— Да, дорогой?
— Что ты там делаешь?
— Молюсь за тебя, Брек.
Пауза.
— О чем же ты молишься — о моем выздоровлении?
— Да. Или, как сказано в вашей Библии, — мне это слово нравится больше — о твоем исцелении.
Пауза.
— Понятно: ты думаешь, что я умру.
— Ты прекрасно знаешь, что об этом мне знать не дано. А вот что я действительно думаю, Брек, так это, что ты серьезно болен. И мне кажется, надо тебе лечь в больницу, где за тобой будет лучший уход.
— Не хочу ни в какую больницу, не хочу. Никто за мной не сумеет ухаживать лучше, чем ты. Я там с ума сойду, в больнице.
— Но я буду там вместе с тобой.
— Тебе не позволят сидеть у моей постели. Посадят какую-нибудь старую клушу в полосатом платье.
— Шаль, что я сама не клуша в полосатом платье. Меня все время мучает мысль, что я слишком мало знаю.
— Стэйси, я ведь люблю тебя. Вбей себе это в свою глупую голову: я люблю тебя. Не желаю, чтобы меня заперли в дурацкую больницу, куда тебя больше, чем на полчаса в день, не пустят. Стэйси, выслушай меня — можешь ты хоть раз выслушать меня до конца? Лучше мне умереть, чувствуя, что ты рядом, чем жить годы и годы без тебя.
Юстэйсия ногтями впилась в подлокотники кресла. Мы в этот мир приходим, чтобы постигать истину.
Детям Лансинг запрещал входить к нему в комнату. Даже поглядеть на него с порога им не разрешалось. Он прихворнул немного; вот скоро поправится, тогда сам позовет их. Запретил он также Юстэйсии сообщать о его болезни отцу, сестре, брату Фишеру. Матери уже не было в живых. Эшли он велел передать, что являться в «Сент-Киттс» ежедневно нет надобности, достаточно и через день. Как-то под вечер Юстэйсию вызвали на парадное крыльцо. Беата принесла в закрытой посуде свою знаменитую куриную лапшу по-немецки. Лансинг рассвирепел. Такие гостинцы приносят только в дом, где лежит тяжелобольной.
День за днем, ночь за ночью Юстэйсия почти безотлучно находилась при муже. Она сделала наблюдение: сны ее пациента днем отличались от тех, что он видел в короткие часы забытья среди ночи. Днем ему снилась охота. Он стрелял крупную дичь. А иногда ему снилось, что он офицер, успешно командующий полком в испанской войне. Он стрелял испанцев. Убийство президента Мак-Кинли в минувшем году тоже часто вторгалось в его сны — он видел себя то убийцей, то жертвой. Ночью же он блуждал, не находя выхода, по каким-то незнакомым лестницам вверх и вниз, по бесконечным коридорам шахт. И во сне громко звал свою мать.