Три часа утра (пасха, 30 марта 1902 года).
— Стэйси!
— Да, дорогой?
— Неужели нельзя хоть на время отложить это дурацкое шитье?
— Милый, ты ведь знаешь, шитье никогда не поглощает всего внимания женщины. Мы шьем, и в то же время все видим и слышим вокруг. Ты что хотел сказать?
Пауза.
— Стэйси, мне случалось тебе говорить такое, чего я на самом деле вовсе не думал. Честное слово, не думал.
Пауза.
— Да ответь же ты что-нибудь. Не сиди, точно кукла.
— Видишь ли, Брекенридж, ты иногда и вправду бываешь очень глуп.
— То есть как это — глуп?
— Я не стану приводить тебе много примеров. Вот один только маленький пример. Помнишь, ты мне сказал позапрошлой ночью: «Стэйси, ты не можешь понять, что я чувствую. Ты никогда не страдала от боли». Помнишь?
— Ну, помню. Только что же тут глупого?
— Ты забыл, Брекенридж, что у меня трижды умирали дети. И всякий раз я испытывала то, что в медицине называется шоком — глубоким шоком, — в течение двадцати, а то и сорока часов.
Пауза.
— Понимаю, Стэйси… Да, я виноват перед тобой. Прости меня.
— Я тебя прощаю.
— Это ты только говоришь «прощаю». А ты в самом деле прости.
— Прощаю, Брекенридж, в самом деле прощаю.
— Стэйси, почему ты никогда не зовешь меня «Брек»?
— Ты ведь знаешь, я не люблю уменьшительных.
— Но я болен. Сделай мне приятное. Зови меня Бреком. Вот выздоровлю, тогда будешь опять звать, как хочешь.
Юстэйсия вела крупную игру. В меру своих способностей, в меру своих ограниченных возможностей (faute de mieux[52], как сама она с невеселой усмешкой себе говорила), она готовила мужа к смерти. А для этого нужно было пробудить к жизни его душу, научить ее постигать себя, раскаиваться и надеяться. Для решения этой задачи приходилось преодолевать неимоверные трудности. Даже тень назидательности в словах жены приводила Лансинга в кощунственное неистовство. Он когда-то, хоть и недолго, готовился стать священнослужителем; назидательность он умел учуять издалека и владел мощным арсеналом эпитетов для ее осмеяния. На беду у супружеских споров зачастую оказывался непредусмотренный слушатель. Уже несколько лет Джордж почти не пользовался обычным путем, чтобы входить в дом или выходить из него. Дверям он предпочитал окно своей комнаты в верхнем этаже, куда попадал с ветвей ближнего дерева, с крыши черного хода, пройдя по карнизу или вскарабкавшись по скобам, кое-где торчавшим в стене. За последнее время у него появилось обыкновение крадучись бродить вокруг дома. От слуха матери не могли укрыться его шаги по раскисшей от поздней весенней ростепели земле. Было однажды сказано, что Джордж «лицом похож на разозленную рысь»; под стать была и его походка, мягкая и бесшумная. Юстэйсия обостренным кошачьим слухом улавливала близость сына, притаившегося за полураскрытым окном. Лансинг то и дело сердито повышал голос; часто швырял со зла что подвернется под руку. Джордж был тут, готовый защитить мать, если потребуется.