– Это что же… – Он посмотрел на Лютаву и Лютомера. – Правда, что ли, мне теперь к вам в зятья идти?
Лютава тяжело вздохнула, бросила выразительный взгляд на брата, будто говоря: до седых волос дожил, а ума не нажил.
– Эх ты, голова! – Она всплеснула руками. – Ну куда тебе жениться, старому… когда у тебя сын холостой! И раз уж так у нас все перепуталось… Мнится мне, в этот раз Лада не заснет от поцелуя Велесова, а очи ясные откроет и ему улыбнется.
Младина неотрывно смотрела в глаза Хортеслава и ясно видела где-то глубоко внутри тот золотистый блеск, что во всех ее видениях одевал Перуна, видела пламя, играющее в волосах, глубину грозового неба в его серых глазах. Ее руками Черная Лебедь сумела обнять огонь, не сгорая, обнять живого, не вытянув жизнь своими объятиями.
И неважно, что человеческий век – для богов что единый миг. Божество прокладывает свой путь через душу каждого, и каждый, кто сумеет услышать в душе эти легкие шаги, тем самым встанет на небесную тропу.
* * *
– Вставай, сынок!
Чья-то рука легко, как сухой лист, коснулась лба. Огнесвет сел на лежанке. Перина слишком мягкая, настилальники из тонкого льна – года три так не спал! А хуже всего то, что в чужом непривычном месте ему не удавалось расслабиться. Он говорил себе, что это его родной дом, под этой кровлей он впервые свет увидел и вырос, бояться нечего! Он не боялся, но и дома себя не чувствовал.
Еще в отрочестве он томился, когда приходилось проводить лето с людьми. Ему здесь было тесно. В лесу он ощущал себя огромным, как сам лес, а в Витимерове стены дома давили, как слишком узкое платье. Здесь он чувствовал себя маленьким – чтобы между четырех стен поместиться – и не настоящим, будто лишь притворялся Огнесветом, сыном Бранемера и Миловзоры. В городке он не жил, а лишь выжидал, когда пойдет первый снег и он сможет уйти со своей молодой дружиной в лес, где вновь станет огромным, как само всемирье.
Но этому должен прийти конец. Его привезли сюда, чтобы здесь и оставить. Ему двадцать лет, он должен жениться и осесть дома, в человеческом мире. Иначе его ждет медвежья шкура. Только сам Огнесвет знал, что истинное действие заклятия будет не таким, каким думали его родные. До двадцати одного года он в полнолуние превращался в медведя, а весь остальной срок жил человеком. После двадцати одного года, останься он в лесу, стало бы наоборот: трое суток полнолуния он будет человеком, а остальное время – медведем. Только женитьба, прикрепляющая к миру людей, лишила бы его возможности надевать медвежью шкуру, а этого он не хотел.