– А как насчет Натана?
– Что насчет Натана?..
– Ну, ты сама сказала, что дело не только в тебе или во мне, но и в нашем ребенке.
– Сейчас уже поздно читать мне мораль. Об этом тебе следовало подумать в пятницу, когда ты трахал другую женщину.
– Но Натану нужен отец!
– Да, нужен. И только поэтому я даю тебе шанс. Один-единственный, Джеми. Если бы не он, я… я просто не знаю, что бы я тогда сделала, но Натану действительно нужен отец, нужен мужчина, которого он мог бы уважать, у которого он мог бы чему-то научиться и с которого мог бы брать пример.
– Но я хочу быть ему таким отцом, Мэгги. Правда, хочу!
– Что ж, попробуй это доказать. Доказать делом, а не словами.
– Я много работаю именно для того, чтобы…
– Ну, работаешь ты скорее для того, чтобы добиться личного успеха, а не потому что хочешь показать пример Натану… Впрочем, профессиональный успех – это тоже неплохо. Мальчик должен гордиться отцом. И кстати, раз уж об этом зашла речь, не только отцом, но и матерью.
– Натан очень гордится тобой, – негромко сказал Джеми. – Я точно знаю.
– Гм-м… – Сейчас Мэгги была не слишком расположена к лести. – Только имей в виду, если мы и будем снова жить вместе, то только на моих условиях. И обстановка в нашей семье должна быть совершенно нормальной. Главное, я больше не намерена изображать из себя примерную женушку, которая знать не знает, как развлекается ее муж, когда уезжает в город. Заживо похоронить себя в этой глуши только потому что у меня здесь большой дом, который мне, не дай бог, придется оставить, если то, что вытворяет мой муж, выплывет наружу? Нет уж, этой ошибки я не совершу! Я позабочусь о том, чтобы теперь все было иначе, и если Натан когда-нибудь узнает о том, что́ между нами произошло – а я все-таки надеюсь, что он этого не узнает, – он поймет, что я не бездействовала и не прятала голову в песок. У меня было время подумать, и я твердо решила: больше никаких компромиссов! Один раз я уже пустила дело на самотек и едва не лишилась всего, поэтому заруби себе на носу, Джеми Слейтер: если я узнаю, что ты снова встречаешься с этой Кло или с кем-нибудь еще – пеняй на себя. Между нами все будет кончено раз и навсегда, второго шанса не будет. В общем, тебе решать: либо ты с ней порвешь, либо нашему браку конец, и тогда именно тебе придется уйти. Это мое последнее слово.
«Для своих родителей я был чем-то вроде боксерского «мешка». Во всяком случае, именно ко мне они обращались каждый раз, когда им нужно было стравить пар, избавиться от негативных эмоций и излишней агрессии. То мама, рыдая, жаловалась мне, какой бесхребетный червяк мой отец, то папа в подробностях объяснял, почему моя мать не может его понять. И так без конца, а ведь мне было всего десять. Нет, я совершенно не согласен с теми, кто утверждает, будто дети ничего не понимают в отношениях взрослых. На самом деле они понимают гораздо больше, чем мы думаем. Я точно понимал. Сейчас я не сомневаюсь, что, именно выслушивая жалобы родителей, я взрослел куда быстрее большинства своих сверстников, у которых были нормальные семьи. И, разумеется, такое взросление не приносило мне ни пользы, ни удовольствия. Я стыдился того, что у меня дома творится черт знает что, стыдился постоянных родительских споров, ссор, слез. В наши дни развод уже не считается чем-то из ряда вон выходящим, но когда я был маленьким, развод родителей оставлял на ребенке позорное клеймо. И носить такое клеймо было очень нелегко. До сих пор я отношусь к любым видам близких отношений, будь то брак или модное в наше время сожительство, с большой осторожностью, поскольку они ассоциируются у меня с болью, страданием и стыдом. Сейчас мне сорок, но я по-прежнему – беспечный холостяк, которому вовсе не хочется обзаводиться семьей…»