Игорь, Киев:
— После прочтения романа «Грибной царь» возник вопрос: а вам самому доводилось пользоваться услугами проституток?
— Вообще-то, есть такие вопросы, которые писателям задавать неприлично. Ведь так можно договориться до крайностей. Скажем, у меня в новой пьесе, которая сейчас репетируется в Театре сатиры, возникает история лесбийской любви. Один из моих героев, допустим, гомосексуалист, значит, выходит, и я нетрадиционной ориентации. А я — традиционной. Это какое-то, я бы сказал, упрощенное понимание литературы. Писатель черпает информацию о жизни не только из своей собственной практики. Те авторы, что отталкиваются исключительно от личного опыта, очень быстро исписываются. Как правило, это авторы одной-двух книг. Серьезными же писателями становятся те, кто умеет аккумулировать и моделировать чужой жизненный опыт. Потому что пройти через все сам ты не можешь. При всем своем желании, если писатель мужчина, он даже на час не сможет побывать в теле женщины. Кстати, многие читательницы признавались, что мне удалось очень точно описать чисто женские эмоциональные состояния, даже физические…
Е. Трофимова, Москва:
— Мат в литературе — допустимое явление? Или же употребление оного автоматически снимает с произведения статус художественности и переводит его в разряд чтива?
— Вопрос достаточно сложный. Я считаю, что если писатель хорошо владеет родным языком, он всегда сможет, обойдясь без мата, вызвать у читателя необходимые ассоциации. Понимаете, есть такое табу на употребление ненормативной лексики. Оно же не случайно возникло, значит, есть какие-то внутренние механизмы, если то, что можно в мужской бане, уже нельзя при женщинах. Общество каким-то образом регулирует эти отношения через язык. Почему литература должна их нарушать? Если писатель, не задумываясь, использует нецензурную брань, почему тогда, скажем, актеры не могут испражняться на сцене? Это тоже есть в жизни, правильно? Мне кажется, нецензурная брань идет во многом просто от неуверенности в себе, от неумения достичь художественного эффекта не запретными средствами. Хотя, надо сказать, что у некоторых писателей нецензурная брань просто вызывает отвращение, как, скажем, у Ерофеева. А, допустим, в романах Лимонова она у меня почему-то отвращения не вызывает, хотя все равно я считаю, что можно было обойтись и без нее. Это, видимо, зависит от таланта. Если человек талантлив, и он все-таки решил пойти на употребление табуированной лексики, даже в таком случае он находит какую-то приемлемую форму. Но это уже сравнительный анализ. В целом же я считаю: раз есть такое табу, значит, так надо. В противном случае литература с нецензурной бранью должна продаваться там же, где порнуха и фаллоимитаторы и т. д. Это уже не общенациональная литература, а ее маргинальный фланг. Детей и подростков надо держать от него подальше.