— Есть, а что?
— Я хочу дать вам совет, и хочу, чтобы вы выслушали меня очень внимательно. — Руки Палатазина крепче сжали прутья решетки ворот. — Я не буду объяснять, почему я вам даю совет, потому что вы все равно не поймете. Сейчас. Поэтому просто выслушайте.
— Ладно, — сказал сторож, отступив при этом на шаг от человека по ту сторону ворот, взгляд которого стал холодным и тяжелым, как металл.
— Если сегодня ночью кто-то подойдет к этим воротам — мужчина, женщина, ребенок, это неважно, — вы должны запереть дверь и опустить ставни на окнах. Если услышите, что ворота открываются, включите радио на максимальную громкость, чтобы ничего не слышать. И не выходите наружу посмотреть. Пусть они делают что хотят. Но не выходите из комнаты и не пытайтесь остановить его, ее или их.
— Но… но это моя работа, — тихо сказал Кельсен, на лице которого замерла кривая усмешка. — Что это, шутка? Что все это значит?
— Я абсолютно серьезен, мистер Кельсен. Вы религиозны? Веруете?
«Это не полицейский! — подумал Кельсен. — Это ненормальный или извращенец!»
— Я католик, — сказал он. — Слушайте, как ваша фамилия?
— Если кто-нибудь подойдет этой ночью к воротам, — продолжал Палатазин, игнорируя вопрос, — то начинайте молиться. Молитесь очень громко, не обращайте внимания, если они будут что-то вам говорить. — Он зажмурился от направленного в лицо луча фонарика. — Возможно, если вы будете молиться достаточно усердно, они оставят вас в покое.
— Мне кажется, вам следует уйти отсюда, мистер, — сказал Кельсен. — Убирайтесь отсюда, пока я не вызвал настоящего полицейского.
Лицо сторожа исказилось, прежде дружелюбные глаза смотрели предостерегающе и враждебно.
— Давай, приятель, топай отсюда! — Он показал на телефон на своем столе в доме. — Или я сейчас же позвоню в полицию.
— Ладно, — сказал Палатазин, — все в порядке, я ухожу, — Кельсен смотрел на него, и фонарик в его руке дрожал. — Но не забывайте о том, что я вам сказал. Пожалуйста, молитесь, и без остановки.
— Ага, ага, буду молиться за тебя, ненормальный!
Кельсен исчез в сторожке и с грохотом захлопнул за собой дверь. Палатазин отвернулся, быстро сел в машину и отъехал от кладбища. Он дрожал, желудок медленно сводило. «Он сказал, кладбище на Хоуп Хилл? То же самое случилось там на прошлой неделе? О, мой Бог! — взмолился он, стараясь подавить растущую волну тошноты. — Пожалуйста, пусть это не случится опять! Только не здесь, не в Лос-Анджелесе!»
Он надеялся, что дело только в том, что он слегка сошел с ума. Напряжение последних недель, дело Таракана и страшные рожи, ухмыляющиеся ему сквозь тень, на самом деле не существовали… Что сказал Кельсен? Это просто безумные подростки из какой-то секты? С сотней сект, с тысячей таких культов справиться было бы в сто раз легче, чем с той силой, которая, как он опасался, похитила эти гробы, выкопав их из могильной земли. Он в этот момент спал всего за шесть кварталов от этого места, и, быть может, когда проснулся, увидев во сне свою мать, эта сила как раз вершила темное дело.