Внутри бара вдоль низкого прилавка стойки шел ряд табуретов, а у дальней стенки имелся еще один ряд кабинок. За стойкой готовил пару гамбургеров пожилой человек, лицо которого напоминало смятую наждачную бумагу. О поднял голову, презрительно блеснув глазами, когда Кобра переступил порог, отстегивая ремешок своего черного шлема. Кобра уселся на один из табуретов в конце прилавка, где он мог в случае необходимости неожиданно и стремительно развернуться в сторону двери.
У стенки бара сидело двое парней. Они занимали одну из кабинок. Оба были одеты в кожаные жилеты мотоциклистов — один из выцветшей коричневой кожи, другой — из новенькой оливково-зеленой. Жилет из интендантского имущества армии. Кобра несколько секунд рассматривал их, пока старик-хозяин ходил вдоль прилавка, время от времени останавливаясь и сплевывая в специальную плевательницу. Два мотоциклиста в отдельной кабине представляли собой совершенные противоположности, словно два друга-каторжника. Маффи Джефф — плотный, широкоплечий, с вьющимися густыми рыжими волосами и бородой, которая спускалась почти до того места, где его здоровенный пивной живот демонстрировал обтягивающую футболку с надписью «Пошел ты к…» Второй был очень худой, трупно-бледный, полностью лысый, с золотой серьгой в мочке правого уха. Мотоциклисты, в свою очередь, рассматривали Кобру. В воздухе словно запахло электричеством.
— Тебе чего, приятель? — спросил старик за стойкой. Когда Кобра медленно повернулся и взглянул ему прямо в лицо, глаза старика расширились, словно он оказался в присутствии самой ходячей Смерти.
— Это ты Милли? — тихо спросил Кобра, протягивая руку за засаленной карточкой меню.
— Это моя жена. — Хозяин попытался хихикнуть, но у него получилось что-то вроде карканья. — У меня все это спрашивают.
— Ага. Ну вот что, Милли, как насчет ветчины с яичницей и чашки горячего крепкого кофе? И чтобы яичница была с глазками.
Старик кивнул и быстро отодвинулся. Он отнес странной парочке мотоциклистов заказанные ими гамбургеры, потом соскреб со сковородки жирные остатки бифштексов и разбил пару яиц, вылил содержимое на шипящую сковороду. Кобра наблюдал, как он работал, достав тем временем черствый глазированный пончик из-под пластикового прозрачного колпака, стоящего у стойки. Он принялся жадно его грызть — твердый пончик хрустел у него на зубах и вкусом напоминал пластмассу. И пока жевал, он вспоминал мощный глас, приказание, прозвучавшее в его сознании с такой силой, что мозг его едва не раскололся на части. Ему все еще виделся сияющий голубой силуэт собора, нарисованный словно электрической искрой на фоне черного неба. «Что за дрянь, что же это со мною было? — думал Кобра. — Дорожная лихорадка? Галлюцинации? Или голос Судьбы, зовущей с Запада?» Был ли это тот самый голос, который он слышал в духоте мексиканской ночи? Или в тяжком воздухе того техасского бара в пустыне, у шоссе? Что-то звало, тянуло его в Лос-Анджелес, он был в этом уверен, как во всем том, что видел и делал за двадцать лет жизни, за годы, проведенные вместе с мотоциклетными бандами, торговцами наркотиками и убийцами из Калифорнии или Флориды. «А может, — подумал он, — это вовсе и не судьба звала меня, может, — и он улыбнулся при мысли об этом, — может, это звала меня сама смерть? Да, воткнула в розетку линии, ведущей прямиком в мой мозг, штепсель своего телефона, костистым пальцем набрала номер: «Алло, Кобра, для тебя имеется дельце здесь, в Калифорнии, важное дельце, только ты можешь справиться с ним, только тебе я могу его доверить, так что заводи свой драндулет и являйся пода, а по дороге, может, кое-что и мне перепадет с твоей помощью, я тебя жду».