— Да-да. Надо провести опознание.
Машина притормозила на Гоголя, 22, всего лишь за три дома от губчека. Шамиль и красноармеец поспешили во двор дома, где проживал некий Сапогов, о котором говорил, доказывая свое алиби, арестованный грузчик. Из открытых окон второго этажа доносились веселые голоса, переливы гармошки, смех. Тонкий, надрывный женский голос тягуче выводил несуразные призывы:
Не любите, девки, паразитов
И альфонсов берегитесь вы,
Паразиты деток приживут,
Сами быстренько сбегут.
А альфонсы догола разденут
И до нищеты вас доведут.
«Горько! Горько! Голубушки!» — донеслись голоса, когда Шамиль открыл дверь в подъезд. Он остановился на пороге, размышляя, оставить красноармейца здесь или взять его с собой на второй этаж, где, по словам подозреваемого, живет его товарищ. Свадьба, видимо, у соседей Сапогова, а то б он не поехал с Зуркусовым. Но это не исключает, что он тоже среди гостей. А появление вооруженного красноармейца омрачит свадьбу.
Откуда-то сбоку, из коридора, доносился горячий женский шепот:
— Марселюшка, не надо. Не надо здесь… Потом… Ой как хорошо-то. Ой… Но не шшэкочи так усами груди. Хорошо-то как. А мужик ты мировой…
Шепот, звуки поцелуя и сладострастные вздохи здесь, внизу, то и дело перебивались пьяными криками «Горько!» Переливы саратовской гармошки наяривали «козулю» и разухабистые частушки. На весь дом слышался тяжелый топот и шарканье десятка пляшущих ног.
Открылась на втором этаже дверь и кто-то, тяжело ступая, вышел на лестничную площадку.
— Уж не мой ли окаянный Аким шукает меня? — донесся встревоженный шепот блудницы. И парочка притихла.
— Да нет, — подал голос ухажер, — твой уже набрался до свинячьего визга и мордой в тарелку ткнулся. Так и спит.
Наверху настежь распахнули дверь, гвалт и топот пляшущих воцарился в подъезде. На лестничную площадку вывалила пьяная толпа.
Измайловым овладело какое-то оцепенение, вызванное, по-видимому, тем, что оказался невольным свидетелем супружеской неверности. Будто специально подслушивал. Наконец он внутренне преодолел незримые паутины нерешительности. К тому же закралось сомнение: этот прелюбодей Марсель уж не Сапогов ли? Слова, доносившиеся сверху, заставили прислушаться.
— Резван Фомич, я все забываю тебя спросить, — пьяно забасил какой-то мужской голос, — ведь тебя, кажись, чека схватила на Собачьем рынке. Вроде как позавчера. Ведь ты был это? Али я обознался?
— Как вишь, Барий, жив-здоров. Сегодня утречком ослобонился. По огромадному секрету вам всем скажу, ослобонили потому, как я понял, што у чека кончились патроны! — рассказчик замолк.