— Да ну?! Во дела-то! Знать, ноне бояться нечего чека… — доносились мужские голоса.
— Да бросьте вы, дурьи башки, хавальники разинули и глотаете дерьмо, — зло прошепелявил старческий голос. — Он же заливает… И вообще, закройте пасти, чека тут рядом.
— Во-во, я про то же хотел, — поддержал его «ослобонившийся» из чека. — Я вам, братки, про одну свадьбу расскажу. На ней прошлой осенью гулял. Во! Свадьба дак свадьба была. Настоящая. Будто до отмены рабства в Расеи в прошлом веке было. Тамотки райское право первой ночки на нецелованную невесту-голубицу нетронутую было. Дворяне да помещики спали с чужими невестами. Вот и мы полакомились, будто графья. Туточки-то, правда, лярва смазливая женихатилась четвертый раз. А на третий день этой свадьбы тамада громким кличем кликнул: «Хто еще невесту не бабахал?» — «Я! — кричит из-под стола протрезвевший жених. — Я ышшо». А тамада, шибко смахивающий на тюремного пахана, гаркнул: «Ты ышо успеешь! Вся жизня у тя, Акимушка, впереди. Давай, — говорит, — кореша, по третьему разку начинай».
Наверху захихикали. А чей-то гнусавый голос тут же:
— Сумлеваюсь я в етом. Неуж у порядошных людей-то такое бывает. Этто токо в бардаках на Воскресенской бывало да у Коськи Балабанова такеи собачьи свадьбы игрались.
— Обижаешь, Ерема, — недовольно проронил Резван Фомич, — спроси Марсельку Сапогова. Он сам на той свадьбе куражился. Из всех жеребцов Лизка токо ево и запомнила. Чичас она схватила его за эту самую большую штуку и уволокла спать, покеда Акимка продрыхнется…
Измайлов уже не слышал, что там болтают мужики наверху. «Значит, это и есть тот самый Марсель Сапогов, о котором говорил Зуркусов».
— Мерзавец! Клеветник!!! — послышалось совсем рядом с Шамилем. То начала надевать на себя белую фату девичьей чистоты и незапятнанности Лизка, которая только что освободилась от жарких объятий своего кавалера. — За похабную клевету я им щас зенки выцарапаю! — грозилась она, поднимаясь по лестнице. За ней шел Сапогов. Чекист шагнул к нему и тихонько шепнул:
— Гражданин Сапогов, я из чека. Прошу идти со мной. Поговорить надо.
Сапогов на допросе повторил слово в слово показания грузчика. А Мунька Лисопедчица не признала в Зуркусове того высокого молодого железнодорожника, которого видела (вместе с другим) на полотне близ Арского кладбища до аварии товарняка. При этом свидетельница пояснила, что тот был шире в плечах и моложе. Измайлов проверил утверждения подозреваемого насчет приобретения папирос «Кама». И здесь Зуркусов не слукавил. Действительно, в качестве платы за разгрузку военного имущества рабочим станции уплатили папиросами. Да и станционное начальство полакомилось заодно. И установить круг лиц, купивших эти папиросы, было трудно, если не невозможно. Ведь не секрет — некоторые военнослужащие выменивали на базаре за папиросы нужные им вещи. Поэтому кто «сработал» под Зуркусова, дабы подставить его вместо себя, — оставалось неясным. То, что преступник не собирал окурки Зуркусова и потом не разбрасывал в нужных местах, — это было ясно. Он лишь заметил характерную манеру курения будущей своей жертвы и скопировал ее. Вот почему и интересовал чекиста круг лиц, получавших папиросы «Кама». Теперь для него было ясно: тот, кто подслушивал его разговор на складе с Мюзиевым (а речь как раз тогда шла и о грузчике Зуркусове), — это и есть убийца. И он же связан — теперь Шамиль не сомневался в этом — с преступниками, которых они ищут.