– Когда же, позвольте полюбопытствовать, это произошло? Я открыла, было, рот, чтобы сказать, что речь идет о вчерашнем вечере и наш разговор не касался дел.
– Вчера вечером, – опередил меня с ответом Родион.
– Вечером? После работы? Но… вообще-то это личное время, если вы не договаривались о встрече заранее? – Быков повернулся ко мне, ожидая моего ответа.
– Нет, – покачал головой Родион. – Мы не договаривались о встрече, но какое…
– Конечно, нет, – недовольно хмыкнул Геннадий Александрович, похоже, он начал понимать, что к чему. – На этой неделе вас не могли разыскать ни мой секретарь, ни секретарь Марины Евгеньевны, ни она сама.
– Все правильно. Поэтому, мне можно было уделить минимум времени, раз я не мог все эти дни связаться с вами, а не пренебрегать мной.
– Родион Дмитриевич, – проговорил Быков, заметно потеряв интерес к разговору. – То, что вы соизволили объявиться неделю спустя, в течение которой, вас, по-видимому, ни сколько не интересовало дело, о котором вы теперь так печетесь, делает вам честь. Похоже, вы вторглись в личную жизнь Марины Евгеньевны. Воля ваша, а я привык уважать личное время своих сотрудников, тем более тех, кто и так полностью выкладывается на работе и которых мне совершенно не в чем упрекнуть.
– Действительно, – усмехнулся Родион, постукивая паркером по полировке стола, – у нас с вами разный подход к людям. От своих сотрудников я требую умения ориентироваться в любой ситуации, в любое время дня и ночи. Сейчас вы теряете крупного заказчика в моем лице, из-за попустительства своим подчиненным. Но если вы примите надлежащие меры в отношении к Дубровиной, я буду вполне удовлетворен. Геннадий Александрович выдохнув, смерил Родиона взглядом и откинувшись на спинку кресла, расстегнул пиджак.
– Жаль, что вы не сработались с Мариной Евгеньевной. Воля ваша, не работайте с ней. Могу предложить альтернативное решение, рекомендуя вам Поппи. В его лице вы найдете партнера под стать вашим требованиям. Поппи с заискивающей улыбкой вскочил и поклонился Родиону. Тот хмуро глянул на него.
– Раз вы рекомендуете этого человека, я буду с ним работать, – не скрывая недовольства, проговорил он. – Надеюсь, господин Поппи… я правильно произношу вашу фамилию? – повернулся к нему Родион, безбожно исказив ее.
– Конечно, конечно… – торопливо забормотал тот, заливаясь краской.
– Надеюсь, мы сработаемся с вами, – веско проговорил Родион, прерывая Поппи, после чего повернулся к Быкову. – Но разве вы ничего не предпримите в отношении Дубровиной? Будь Родион наблюдательнее, он бы понял, что Геннадий Александрович не из тех на кого можно давить, диктовать свою волю, или, упаси господи, угрожать. Он бы почувствовал, что сухое предложение Быкова и есть тот предел, за который переходить не стоит. Мне было, как-то все равно и решаемая сейчас моя судьба мало трогала меня. В моей жизни появилось нечто более важное. Случись эта разборка день назад, это стало бы для меня вселенской трагедией, которую я переживала бы тяжко и болезненно. Больше всего сейчас, хотелось, чтобы эта мелкая возня, выяснения отношений, чем-нибудь да закончилась и побыстрее, мне до одури хотелось к Сене, так, что я иногда ничего не соображала. Казалось еще минута вдали от него, и я умру, если не увижу родного лица. Правда, один раз мысль о Родионе отвлекла меня от Сени. Глядя на Родиона, я удивилась, чем он мог прельстить меня. Неужели, я настолько тупа и недалека, что внешний лоск мог заслонить от меня ничтожество себялюбивой душонки. Ведь все было написано на этом правильном лице, и этот чувственный рот, будто у развращенного плейбоя, и замашки человека, привыкшего к исполнению всех своих желаний.