Но однажды я понимаю, что не оценила эту комнату с точки зрения ребенка. Я иду на кухню, беру лесенку, ставлю ее перед кроваткой и забираюсь внутрь. Когда моя нога касается крохотного матрасика, кроватка громко скрипит, но выдерживает меня. Я сворачиваюсь клубком, положив голову на матрасик, и осматриваю комнату критическим взглядом. Запах белья мне нравится, но я решаю перенести полку с игрушками, чтобы самые яркие оказались на уровне глаз младенца. Мне трудно выбраться из кроватки, я наклоняюсь в бок, и что-то трещит. Я сломала кроватку своего ребенка. Я начинаю плакать. Крейг тут же появляется в дверях. На мгновение он замирает, пытаясь понять, почему его беременная жена повисла на поручнях кроватки. Он подходит ко мне и помогает встать на пол. Мы смотрим друг на друга, а потом я говорю:
– Я читала, что нужно увидеть комнату глазами младенца.
Ничего такого я не читала, но я твердо убеждена, что кто-то обязательно должен был это написать, и мои слова звучат очень серьезно. Я смотрю на Крейга. Он размышляет, стоит ли о чем-нибудь меня спрашивать. Потом говорит:
– Ты уже замечательная мать. Я починю кроватку, это не проблема. Ну и как, оттуда все хорошо смотрится?
* * *
Я лежу на смотровом столе лицом к компьютерному экрану и пытаюсь разобраться в ультразвуковой картинке. Крейг держит меня за руку.
– Что ж, у вас мальчик, – говорит доктор.
Я смотрю на Крейга, а он произносит:
– Это мальчик? Это настоящий ЧЕЛОВЕК?
Я смеюсь. Я не могу в это поверить. Я просто не могу в это поверить. Мне хочется кричать от счастья, но серьезность доктора меня останавливает. Почему она не радуется? Разве она не видит, что перед ней принц? Но, всмотревшись в ее лицо, я пугаюсь. Она старается не встречаться со мной взглядом. Доктор заканчивает свою работу, говорит, что нужно дождаться результатов, и выходит из темной комнаты. Мы с Крейгом молчим.
Заходит другой врач. Он говорит, что у нашего ребенка киста мозга, яркое пятно на сердце и толстая шея. Он говорит, что все это – признаки «серьезной хромосомной проблемы». Врач мрачен и суров, словно злится на нас за что-то. Я не понимаю, о чем он говорит, и мне кажется, что мой ребенок умирает по моей вине. Это кажется мне вполне естественным, но и ужасным. Невозможно пьянствовать и делать аборты, а потом родить здорового ребенка и сидеть на полу, нюхая детское белье, и быть счастливой. Все получается не так. Мой ребенок умирает. Я получаю то, что заслужила. Мне стыдно, что я могла надеяться на такое счастье. Никакого нового начала, все пошло, как прежде.