Я засну. Взойдет солнце. Я приготовлю завтрак. Отвезу детей в школу. Вернусь домой и отдохну.
Это мои шаги. Один за другим.
Я так устала. Я наклоняюсь и выключаю лампу, но продолжаю сжимать списки, словно это мои маяки. Я несу с собой во мрак свет. Я засыпаю, держа слова в руках. Слова – это свет, озаряющий мой путь. Это не катастрофа. Это просто кризис. Я позволяю себе стать ребенком на пляже – я рою песок и просеиваю его перед собой. Я наблюдаю, как песок утекает, надеясь, что сокровища останутся в моих руках. Я засыпаю.
Не помню, как на следующий день я встретила сестру в аэропорту. Не помню, как через два дня приехали родители. Не помню, как сказала детям, что мама с папой их очень любят, но им нужно пожить врозь. Не помню, как сказала Крейгу, чтобы он снял отдельную квартиру, как позволила ему взять одну из наших собак. Не помню, как составила для него график встреч с детьми. Горе все стерло. Я чувствую, что в моей жизни стерлось все, кроме боли и страха.
Мой гнев – это океан. Бывают моменты затишья и покоя, а потом, без предупреждений, под моей кожей начинается волнение. Во мне поднимается страшная, бушующая сила, и не остается ничего другого, кроме как отдаться на ее волю и лететь вместе с ней. Я стою на дорожке перед домом и кричу в телефон на Крейга, желая ему смерти:
– Лучше бы ты умер! Тогда бы мне не нужно было снова связываться с тобой. Я смогла бы сказать детям, что ты был хорошим человеком, оплакать тебя и начать жизнь с кем-то другим. Если бы ты умер, мне не пришлось бы делить детей с тобой. Детей, которых я защищала, а ты попросту выбросил из своей жизни. Ты эгоист, раз до сих пор существуешь на этой земле!
Когда ярость моя стихает, я чувствую себя совершенно обессиленной и опустошенной.
Воображение не перестает мучать меня. Я постоянно представляю себе Крейга с другими женщинами, и эти образы выбивают из меня дух. Я представляю, как пыталась связаться с Крейгом, когда он был в командировке. Телефон безответно звонил на тумбочке у кровати, где Крейг лежал рядом с обнаженной женщиной. Я представляю, как мои дети говорят своим школьным друзьям: «Мачеха возила нас в Диснейленд…» Когда эти призраки появляются, я теряю присутствие духа и физическое равновесие. Мне приходится опираться на стену, чтобы не упасть. Даже мой собственный разум не хочет быть добрым ко мне.
Моя депрессия – это темный, плотный туман. Когда он расходится, я могу заняться детьми, но потом он сгущается вновь, и я не могу ни двигаться, ни говорить. Я поручаю детей родителям, а сама ложусь в постель и засыпаю. Это подарок моих родителей – они дарят мне сон. Он – мое единственное убежище, а расплачиваться за него приходится пробуждением и осознанием, что все случившееся не было сном. Это моя жизнь.