– Пожалуй, и я пойду, – сказал Владимир Иванович и направился за Джеком Фёдоровичем и Николаем.
Я, соседская женщина и Клава остались в доме. Мне тоже хотелось идти с ребятами, но я всё же решил продолжить разговор с Клавдией.
– Клавдия, скажите, что за зверь у вас в сарае, который рычит или мычит? Есть в данный момент у вас в сарае какая живность, ну скажем. свинья, корова, овцы?
Ответа от Клавдии не последовало. Но вдруг она так неожиданно заревела, да ещё так громко и жалобно, что у меня мурашки по спине поползли. Мне стало, как-то не по себе от её вытья. Я попросил соседскую женщину оказать Клавдии помощь и успокоить. Пока женщина подавала Клаве воду и успокаивала, я решил выйти из дома.
Направился к выходу, но не дошёл. Дверь неожиданно резко распахнулась, и с шумом в комнату стали заходить: первым Дмитриченко, за ним Владимир Иванович и за ним…, я глазам своим не поверил, за ним зашёл участковый Чернов. Весь взлохмаченный, помятый, измученный, и к тому же, злой…
Я от неожиданности вытаращил глаза и не мог сразу найти нужных слов, что-то сказать или спросить. Только чуть погодя, опомнившись, выдавил:
– Это ты что ли рычал в сарае, Саша?
– Я! – каким-то хриплым, злым голосом ответил Чернов.
При этом раздулись у него ноздри, как будто было трудно дышать.
Волосы на голове были не расчёсаны, торчали комками, вперемешку с сухим сеном. Рубашка и брюки измяты. Он был похож на бомжа. Глядя на него, у меня в голове возникла непрошеная мысль: видать, вечером со своим человеком, к которому он ходил, надрался так, что забыл дорогу домой. Забрёл в чужой сарай, что попался по пути домой и спал в сене.
– Саша, ты что за комедию разыграл в сарае? Мы тебя ищем повсюду, беспокоимся, а ты решил перед нами устроить цирк, чтобы оправдаться за свой недостойный поступок. Так что ли? Посмотри на себя, на кого ты похож? Что, приспичило что ли? Весь отдел на ногах, а ты развлекаешься!
– Это не совсем так, Рудольф Васильевич! – неожиданно подал голос Чернов. Выслушайте меня!
Я внимательно посмотрел ему в глаза. В них отразились горечь и раскаяния. Мне стало жалко его, и я смягчился.
– Скажи тогда, что ты делал в сарае почти сутки?
– Был в плену! – последовал неожиданный, удививший всех нас, ответ.
Вдруг он опустил глаза и замолчал.
Я ухмыльнулся и обратился к Дмитриченко.
– Джек Фёдорович, ты что-нибудь понял, о каком плене Саша говорит, ты можешь растолковать мне? Мне ведь не шуток сейчас!
– Он не шутит, Рудольф Васильевич. Действительно, он был, если так можно выразиться, в плену. Когда мы зашли в сарай, он лежал на сене, на чердаке, связанный. Руки, ноги были связаны, а во рту торчал кляп.