Господи, сделай так, чтобы то была собака, иначе он сойдет с ума. А может, он уже сошел с ума?
Он еще два дня ходил по торговым центрам, переписывался по электронке с Катей, звонил дяде Вале, благодарил судьбу, что не нужно думать о работе, и не отвечал на звонки Лены, два раза был в кино, один раз в боулинге. Илья позвонил ему, когда он выходил из боулинга.
– Ну что?!
– Не кричи, – сказал Илья, – это собака.
Дима едва не выронил телефон и, шатаясь, оперся спиной о стену.
– Алло?
– Я здесь, – прохрипел Дмитрий, – это хорошо, только не дает ответов на все вопросы. Скажи, у тебя есть кто-то… Мне нужна собака, чтобы порыскала по саду.
– Зачем?
– Затем, что та подвеска, ростовская финифть… Помнишь?
– Да, помню.
– Это ее подвеска.
– Так… давай не по телефону. Я сейчас приеду.
– Я не дома.
– Скажи, где ты, и я приеду.
Да, он сходит с ума: Илья ему не перечит, смотрит на него как на умалишенного, разговаривает медленно, вкрадчиво. Волнуется. Попросил телефон выключить. Дима выключил.
– Ты думаешь, эта женщина закопана на вашем участке? – спросил Илья, отводя Диму подальше от автомобиля и внимательно заглядывая в глаза.
– Да.
– Но Давинчи уже бегал по саду. Это он вынюхал останки?
– Да, в клумбе.
– Я так и понял.
Илья снова заглянул в глаза:
– Дима, а тебе не кажется…
– Что я параноик? – перебил его Дима.
– Я не знаю, как это называется, но ты, кажется, перенапрягся.
– Пожалуйста, прошу тебя, давай проверим сад, и я обещаю больше никогда, ни при каких обстоятельствах…
Илья положил руку ему на плечо:
– Я не требую от тебя обещаний, я просто волнуюсь о твоем здоровье.
Дима опустил голову.
– Тогда помоги мне.
– Хорошо, – коротко ответил Илья. – А с останками что делать? Сжечь можно?
– Сжигай.
– Хорошо. С кинологом я постараюсь договориться на завтра, пока погода теплая. – Он жалостливо посмотрел на Диму. – Может, ко мне поедешь?
– Спасибо. Отвези меня домой.
Илья сдержал слово и утром приехал с кинологом и лабрадором, очень похожим на Давинчи. Через полтора часа кинолог клятвенно заверил Диму, что никаких человеческих останков на его земле нет.
Попрощавшись с Ильей, Дима позвонил Лене.
– Лена, я хочу сказать, что ты была права, это собака.
– Ну вот, видишь, – весело сказала она, – а ты такое придумал. Хватит кукситься, езжай домой. Я на тебя не сержусь.
– Ты на меня не сердишься?! – удивленно переспросил Дима. – Дорогая, это верх цинизма, и я больше не хочу жить в этом вранье!
Да, теперь он даже не мог представить, что сейчас поедет домой той же дорогой, войдет в тот же подъезд, сядет на тот же диван, снова будет делать вид, что слушает Лену. А Лена, как вчера и позавчера, будет сокрушаться, что бросила хорошую работу, что не хотела, но превратилась в домохозяйку. Поплачет, а потом, без перехода, будет радоваться, что спит сколько хочет, с удовольствием занимается домашним хозяйством, – и от этих мыслей по его спине больше никогда не поползет леденящий холодок.