Во время одного из таких приступов она порезала красный джемпер Димы. Его уже пора было выбросить, но Дима не мог. Испорченным он его тоже не выбросил, а спрятал в квартире у родителей, а потом забрал в Киев. Иногда доставал его и вспоминал худенькую девочку, которой так шел красный цвет…
Его мама предположила, что Лена психически больна, тогда у них не должно быть детей, ни в коем случае! Причины для этого были – в начале девяностых Ирина Андреевна лежала в военном госпитале в психиатрическом отделении. Лариса Алексеевна узнала об этом случайно – они столкнулись в коридоре. Ирина Андреевна сказала, что просто подлечивает нервишки. Всеми правдами и неправдами Лариса Алексеевна добралась до истории ее болезни.
Первый раз Ирина Андреевна была доставлена в госпиталь прямо с работы. Это было в 1986 году, КГБ тогда занимался харьковскими цеховиками, шли аресты и допросы. Во время допроса жены одного цеховика Ирина Андреевна вышла из себя и ударила дамочку шаром по голове. Шар был мраморный, с одной стороны плоский – таким бумаги придавливают. Чем все закончилось для потерпевшей – неизвестно, а Ирину Андреевну госпитализировали в полном ступоре. Второй раз Ирину Андреевну привезли в девяносто первом, в конце августа, после смещения Горбачева: она набросилась в туалете на уборщицу – та намочила пол и не успела вытереть. Ирина Андреевна поскользнулась, но не упала и ударила уборщицу головой о зеркало. Зеркало треснуло, осколки окрасились кровью.
Дима выслушал маму и удивился, почему бабку не увольняют. «Товарищ полковник не сделала ничего такого, за что увольняют из КГБ, – ответила Лариса Алексеевна. – Это же система их ценностей – покалечить, отнять, убить». Мама добавила, что информация строго секретная и он должен держать язык за зубами, а потом сообщила то, от чего Диме стало не по себе: Ирина Андреевна признана больной легкой формой шизофрении. Заболевание не передается по наследству, а вот предрасположенность передается. В качестве пускового механизма может быть психологическая травма, а она у Лены была.
С того дня Дима даже голос на Лену не повышал – не потому, что бабки боялся, а из-за предрасположенности. Да, получается, она была. И еще получается, что вот такая она, его жизнь. И Дима смирился.
А силы жить черпал в любви к Насте, в надежде на встречу. Оставаясь наедине, он разговаривал с ней, доверял самые сокровенные тайны своей души. Он просил у нее совета, иногда смеялся над такими своими странностями, но все равно спрашивал: «Что бы ты сделала на моем месте, любимая?» В эти минуты он видел ее глаза, видел, как она слушает его, как наклоняет голову, как думает, а потом отвечает. А сколько раз он просил прийти в его сны! Но она так и не пришла. Ему снились люди, имена которых он давно позабыл, места, о которых не вспоминал. Он закрывал глаза и представлял Настю в зелено-оранжевом сарафане, с рисунками, с розой. Он вспоминал ее запах, звал ее, обнимал, ласкал и шептал: «Я люблю тебя». Ему было страшно, что он никогда не увидит ее ни во сне, ни наяву. Настолько страшно, что он цепенел при мысли о бессилии что-либо изменить.