— То-варищ командир, — прохрипел разведчик, — уходите за реку… Я не могу…
И хотя Кастусь понимал, что затемно им едва ли удастся добраться до Друти, он решительно сказал:
— Будем ползти вместе.
— Оставьте меня, вы со мной не успеете.
Разведчик уронил голову на рыхлую землю и застонал. Потом, не поднимая головы, добавил совсем слабым голосом:
— Живым я не дамся… Я комсомолец… У меня в пистолете непочатая обойма…
«Нет, — подумал Кастусь, — погибать нам рано».
Он поднялся и срывающимся голосом произнес:
— Товарищ Пилипеня! Приказываю ползти! Слышишь?
Юноша поднял голову, уперся руками в сырой пласт пашни и встал на колени. Стоял, хрипло дыша, минуту или две и вдруг поднялся на ноги и без помощи Кастуся шагнул. Он шел, как слепой, вытянув вперед руки. Его ноги заплетались, он спотыкался, потом упал…
Они ползли по пашне, по какой-то низине, заросшей мелким кустарником…
Уже светало, когда впереди послышался шум воды — плескалась Друть.
2
Оставив раненого разведчика на партизанской заставе, Кастусь вернулся верхом на коне в Ольховку. Сюда Кораблева должна прислать схему огневых точек гарнизона. Кастусь считал эту схему чуть ли не главной целью своей разведки в Дручанске и поэтому возвращаться без нее в отряд не хотел.
Ольховка в стороне от шоссейной дороги, в пяти верстах от Дручанска. Приютилась под зеленым крылом древнего бора. После разгрома полицейского гарнизона немцы сюда заглядывают редко. Тут от них легко ускользнуть. Лес шумит рядом с избами, сразу же на задворках. В его сумеречной чащобе можно укрыться от любой облавы.
Кастусь остановился в доме бывшего колхозного садовода Михася Левшука, которого в колхозе все называли просто садоводом. С Халхин-Гола он вернулся хромым. Однако это не помешало ему с первых дней войны стать самым активным связным партизанского отряда, которым командовал Максим Максимыч.
Сестра садовода — шестнадцатилетняя веснущатая, голубоглазая Ядя — промыла Кастусю рану, смазала йодом, сохранившимся в пузырьке еще с прошлой весны, туго забинтовала. Рана оказалась неопасной. На сеновале сделали разведчику тайник, и он стал ждать среды — условленного дня встречи с Кораблевой.
Через два дня Левшук принес от деда Якуба первую весточку.
Как и предполагал Кастусь, сразу после исчезновения майора в Дручанске начались облавы. Немцы хватали людей на базарной площади, на улицах, на дорогах близ Дручанска.
Дед Якуб тоже едва не попал впросак. Утром, как обычно, он направился проведать бабку Ганну. А в это время по заречной улице шастали немцы и полицейские. Им показалось, что старик норовит шмыгнуть за крайнее прясло. Пока дед Якуб копался в карманах, отыскивая паспорт с немецкой печатью, пока объяснял, что да как, получил не одну затрещину. Но все-таки обошлось благополучно. Его отпустили. И он, как только шагнул на двор к бабке Ганне, с ходу начал рубить дрова. Надо было показать преследователям, что человек он свой, тутошний, а не какой-нибудь бродяга.