– А ты молодец, не перетрухал. Вижу, сгодишься в ватаге. Что ж, уже недолго осталось. К ночи к моему верному человечку выйдем – а там уж, считай, полная воля.
Ефим молча кивнул. И сам не мог понять, почему его совсем не радует похвала обычно скупого на слова атамана. Впрочем, размышлять над этим ему было некогда: широкая спина Берёзы уже мелькала на другой стороне оврага, и парень поспешил вдогонку.
Они шли через тайгу целый день, не останавливаясь и почти не сбавляя хода. Ефим едва успевал замечать положение солнца и приметы: обожжённую сосну, расколотый молнией, почерневший валун… Есть было нечего: на ходу пожевали, надёргав из земли, сарани, да Берёза разломил пополам последний сухарь. Про себя Ефим уже не раз порадовался, что навстречу им до сих пор не попалось никакого серьёзного зверя. Время от времени мимо стремительно, ломая кусты, проносились олени, топали горбатые лоси, летали с ветки на ветку бесстрашные белки, скакали полосатые бурундуки. Один раз Ефим заметил почти слившуюся с разлапистой кедровой ветвью рысь. Дикая кошка лежала не шевелясь и холодными глазами следила за идущими внизу людьми. Ефим взмахнул рукой, желая спугнуть её. Рысь смерила его презрительным, почти человечьим взглядом, не тронулась с места.
– Без толку. Эта животина умная, – заметив его жест, пояснил Берёза. – Без пути на человека не кинется, но и не боится его. Вот росомаха – та во сто раз пакостней! Трусливая, как крыса, и с перепугу напасть может. Зимой, когда в снегу глубоком, может и лося взрослого завалить. Да ещё, тварь такая, измором берёт. По три дня может следом идти, когда чует, что зверь слабый аль ранетый. Ну, да пустяк… Нам лишь бы медведя не принесло. Почитай, что уж вышли.
На медведя, к счастью, не нарвались, а росомаху Ефим мельком увидел в чаще. Небольшой, похожий не то на собаку, не то на куницу зверь замер в двух шагах от них – и тут же метнулся в кусты. «Маленькая, – успокоился Ефим. – Человеку не повредит».
На закате, когда стволы кедров и елей пламенели от гаснущих лучей, лес впереди начал редеть. Бурелома стало меньше, вокруг замелькали низкие чёрные берёзки и папоротник. И наконец до Ефима донёсся отдалённый собачий лай. Он замедлил шаг, посмотрел на Берёзу.
– Ну, навроде выбрались, – подтвердил тот, останавливаясь посреди заросшей белым мхом опушки и неспешно оглядываясь. – Как стемнеет, тогда и пойдём.
– Куда?
– А видишь крышу там? Там мой человечек и живёт. Зайдём, долг заберём. Может статься, и заночуем. Это уж как выйдет.
И голос, и тон атамана были ровными, привычными, но Ефиму отчего-то стало не по себе. Он попытался поймать взгляд Берёзы, но тот, сощурившись, разглядывал закат. «С устатку, верно, блазнится», – успокоил себя Ефим и уселся, готовясь ждать.