Я нервно сглотнула, проталкивая комок в горле. Рыжий поднес лезвие к самому носу.
– Ну, пошла! Тебе два раза повторять надо? – заорал он в нетерпении.
Я подчинилась.
Пока шли, незаметно рассматривала фермеров. Кожа бронзовая от солнца, могучие тела закрыты рубахами. Бороды настолько длинные, что можно заплетать. В глазах чернота, смотрят враждебно, будто я что-то украла. Рыжего слушают – значит, главный.
Руки быстро затекли в неестественном положении. Попробовала растянуть узел, но сухая веревка лишь сильнее впилась в кожу. Я в бессилии закусила губу.
Пытаясь выглядеть бесстрашной, я выпрямила спину, голову подняла. Рыжий заметил и больно ткнул черенком в плечо.
– Не выделывайся, эльф, – сказал он и поскреб пальцами подбородок. – Старейшина быстро собьет с тебя спесь.
Клочки смелости моментально испарились.
– За что? – вырвалось у меня.
Мужик не ответил, только многозначительно гыкнул, губы расползлись в ухмылке, обнажив гнилые зубы. Я отвела взгляд, чтобы не видеть мерзкой рожи.
Мы пересекли поле и вошли в деревню. В нос ударил запах тухлятины и навоза. Я скривилась, щеки сами надулись, стараясь сдержать дурноту.
Рыжий снова толкнул в бок и указал на дорогу. В груди закипело, страх перемешался с гневом, я прошипела:
– Чтоб тебе провалиться! Не обязательно все время тыкать. Можно и словами.
Фермер трубно высморкался, лезвие пролетело над головой, еле успела уклониться, чтобы уберечь уши.
– Словами будешь со своими болтать, – бросил он и тут же злорадно улыбнулся. – Хотя нет. Скорее всего, тебя прибьют сегодня.
Пока мужик вытирался рукавом, огляделась. С десяток деревянных домов выстроены по кругу и обнесены частоколом. В середине высокий терем с длинным крыльцом и резными колоннами. Двор похож на гигантское грязевое поле, две глубокие колеи тянутся мимо ряда корыт и теряются где-то за домами. Вместе с поросятами в луже кувыркаются дети, такие похожие, что не отличить, кто есть кто.
Из-за телеги с сеном вывернула та самая баба, которая подняла шум. За ней уверенно шагают две дородные девки с полными корзинами. Из плетенок тянет кислыми плодами и гнилым мясом. В носу засвербело, я с трудом сдержала чих.
Тетки решительно приблизились. Баба злобно оскалилась и запыхтела. От постоянного солнца и ветра лицо толстухи покрылось паутиной морщин, щеки обвисли, сотрясаются, как обезвоженные уши.
Она уперла руки в бока.
– Вы когда-нибудь видели что-нибудь более мерзкое? – бросила она подругам через плечо.
Сердце застучало, как безумное, уши дрогнули, но я проговорила, скривив губы:
– Ты себя вообще видела? Я грязная и неодетая. Но точно не мерзкая. Если бы не веревки, не косы, нацеленные в живот, – задушила бы собственными руками.