Три любви Марины Мнишек. Свет в темнице (Раскина, Кожемякин) - страница 160

Федька с трудом собрался с мыслями, до глубины души потрясенный всем произошедшим. Как видно, еще служить и служить ему было до хорошего сотника, недоставало в сердце надлежащей воинской твердости.

– Стрельцы, – обратился он к стоявшим молчаливой толпой защитникам подложного Димитрия. – Мы царя… то есть самозванца понесем, а вы вокруг тесно станьте, с оружьем, да не допускайте до него толпу. Учините ему последнюю службу.

– Добро, – невесело кивнул старший. – Только, коли бояре мятежных людишек не смирят, мы долго не удержимся…

– Мы их упредим! – утешил стрельца Федька и заорал во всю мочь через Житный двор: – Князь Василь Иваныч! Господин Татищев! Сдаются стрельцы! Взяли мы вора! Пожалуйте к нам…

Толпа взорвалась ликующим, злым, угрожающим воплем и неудержимой лавиной хлынула на жидкий заслон стрельцов. Те отчаянно замахали бердышами, отгоняя озверевший народ:

– Назад, шпыни, сарынь, сволочь! Башку раскрою!! Осади!!!

Братья Мыльниковы бесцеремонно схватили самозванца за руки и сдернули с отмостки. Он ударился больной ногой и не застонал, а зарычал от боли. Васька Валуев подоспел и подхватил пленника за ноги. Федька и Ванька надрывали голоса, тщетно призывая на помощь бояр и свою сотню. Немногочисленных дворян и сынов боярских закрутило, разбросало водоворотом разгоряченных немытых тел, а светлый шлем Шуйского торчал над головами толпы там же, где и был ранее, – на краю Житного двора. Князь Василий Иванович не тронулся с места! Стрельцы, к которым присоединились несколько чудом протолкавшихся вперед ратных людей, еще из последних сил сдерживали напор безумной народной злобы…

Самозванец, жалко и нелепо висевший на руках Мыльниковых и Валуева, словно деревянная игрушка-паяц у злых мальчишек, вдруг посмотрел на Федьку глазами, исполненными последней мольбы и отчаяния.

– Если есть у тебя душа, не дай мне умереть лютой смертью! – взмолился он стонущим от страдания голосом. – Ты воин, я воин… Убей меня, как на ратном поле! Убей чистой смертью…

Федька не слышал своего голоса. Голова его пылала, как в лихорадке. Мысли скакали, пиная и вытесняя одна другую, и ни единая не задержалась настолько, чтобы он запомнил ее. Как видно, он приказал своим: «Опустите его!», раз те грубо шмякнули самозванца на землю и отступили на шаг. «Стреляйте в него!» – должно быть, сказал Федька. Ерошка и Митрошка Масленниковы отвесили челюсти и развели руками. Прошка Полухвостов попытался загородиться древком значка со святым Маврикием, словно от бесовского наваждения. Ванька Воейков глянул на Федьку, глянул на самозванца, вытянул из-за пояса пистоль, но тотчас опустил: