Три любви Марины Мнишек. Свет в темнице (Раскина, Кожемякин) - страница 174

– Благодарю тебя, Хелена… – растроганно сказала Марина. – И отца твоего покойного благодарю. Были и среди московитов, значит, благородные души!

– А вы что, Мария Юрьевна, про то не знали? Или вас одни поляки в Тушине и Калуге защищали? Али атаман Заруцкий ляхом был? – искренне удивилась Алена.

– Ян был моим верным рыцарем. Он меня и сына моего до последнего мгновения защищал! На Яике-реке это было…

– Как же было, Мария Юрьевна? Вы расскажите… А потом и на прогулку на крепостной вал выйдете… Сотник наш, Феденька свет Завиракович, за вами прийти обещал… Вы рассказывайте покуда, а я румян немного припасла. Щечки вам подкрашу! А хотите – брови подведу? Как две ниточки будут…

– Откуда румяна, Хелена? Неужто из твоего монастыря? – Улыбка разомкнула строго сжатые губы Марины.

– Не из монастыря, из посада! Мне их любимый мой, Гришенька Пастильников, подарил… – похвасталась Алена.

– Тот молодой купец, от которого ты сласти приносишь?

– Он самый!

– Вкусные сласти. Хорошие. Почти как дома, в Самборе. Меня и раньше ими угощали – когда в городе вашем как царицу принимали…

– У нас в городе много диковин есть! Сады дивные, яблоневые! – с гордостью сказала Алена. – Храмы древние, златоглавые! Дома дворянские да купеческие со ставенками резными, узорными!

– Знаю, Хелена, знаю… А нет ли у тебя воды душистой? Все мне кажется, что гнилью тюремной от платья моего пахнет… – пожаловалась Марина.

– Воды душистой? Нет, не имеется… Вот вы выйдете на вольный воздух, проветритесь! Ветром да весной пахнуть будете… Весна у нас ныне…

– И снег растаял? И небо чистое, светлое?

– Почитай, весь растаял, Марина Юрьевна, весна ведь…

– А моя последняя вольная весна прошла в степях астраханских. А лето – на реке Яике, когда мы с Яном Заруцким и Янеком моим там приют нашли…

Медвежий городок на Яик-реке, 24–25 июня 1614 года

…Казалось, ее странствиям не будет конца и края. Неоглядные дали России распахивали перед Мариной свои пронизанные ветрами холодные объятия, ложились к ногам ее коня бедным ковром своих полей. А она все стремилась и стремилась вперед, влекомая волей злого рока, обрекшего ее быть нежеланной и непризнанной царицей этой жестокой страны. Порою она проклинала свои дороги и злобу московитов, а порою Россия завораживала ее величием бескрайних просторов и мощью встречавшихся ей необузданных и мужественных душ…

Таковы были казаки, буйное и бесстрашное войско ее возлюбленного рыцаря и защитника – атамана Ивана Заруцкого. Таков был он сам! В минуты нежности Марина называла этого предводителя донского и запорожского воинского братства на польский манер – Ян, Янек… Заруцкий умел наводить ужас, никто не был столь страшен в бою и безжалостен к врагам, как он! Но он же умел вселять самую искреннюю привязанность и даже любовь. Каким нежным и ласковым бывал его соколиный взор, когда он смотрел на Марину, как сладко и надежно было засыпать, прижимаясь к его стальному плечу, какой слабой и нежной могла она наконец почувствовать себя под защитой могучих крыльев этого степного хищника! И, наконец, предаться самому женскому, самому святому делу – материнству.