– Зачем тебе этот Молчанов, мой рыцарь? – спросила она у Димитра незадолго до его гибели. – Неужели ты и вправду приказал удавить тех несчастных, мать и сына, и он выполнил твой приказ? Ты мог пощадить их, держать в заключении или отправить в ссылку… Говорят, Михал Молчанов верно служил Годунову, а потом переметнулся к тебе…
– Молчанов с Мосальским поторопились… – оправдывался Димитр. – Они спешили угодить мне, но прогадали. Виновен был один злодей Годунов, а не его семейство. Но я велел им пощадить Ксению.
– Ксению? До меня в Самбор доходили смутные слухи, что дочь Годунова и ты… Что вы… Я не верила… – Марина до боли сжала ладони, стараясь не выдать свою горечь и негодование.
– И не верь, моя пани… Что было, то прошло… Ты была далеко, а это… Короткое увлечение, недолгое, как твой гнев на меня. Ты ведь не сможешь долго гневаться на меня?
– Не смогу, мой рыцарь!
– Тогда забудь про Ксению и про смерть Федора и Марии Годуновых. Вся вина на мне.
– Не на тебе, мой рыцарь, на их убийцах! – убежденно воскликнула Марина.
– Кто знает, моя прекрасная пани, кто знает? – с горькой усмешкой ответил Димитр. Он даже после их свадьбы, в счастливые майские дни, порой сомневался в своей удаче. И, выходит, верно сомневался!
Во сне Богданка смотрел на Марину искательно, как собака, которая хочет, чтобы ее погладили и приласкали. Он и в Тушинском лагере смотрел на нее так. Даже когда она отказывала ему, дерзила, не хотела разделять с ним ложе, соглашалась только на видимость брака. Ее трясло от прикосновения его горячих, липких рук, было противно, мерзко… Он писал ей нежные, льстивые письма, называл в них Марину коханой и серденьком, и пташкой, но тушинская «царица» не верила ни единому слову своего «царя».
Оба они не имели в Тушинском лагере, располагавшемся так близко от Москвы, что, казалось, птица долетит до странного златоглавого города меньше чем за час, почти никакой власти. Они были актерами, игравшими на одних и тех же подмостках, – и только! Зрители же – пестрое и разноязыкое тушинское воинство – иногда сдержанно хлопали им, но чаще – шикали и недовольно кричали. И все же, когда соотечественники-поляки предали ее и ушли из Тушинского лагеря к войску короля Сигизмунда, когда шляхтичи и жолнеры поддержали новую кандидатуру на русский престол – польского королевича Владислава, Марине оставалось только бежать вслед за Богданкой в Калугу. Но и в Калуге они «процаревали» недолго (или это судьба Марины была такая – вечно скитаться от одного временного пристанища к другому!)… Зимой, страшной и лютой, полной зловещих предзнаменований, обезглавенное тело тушинского царя привезли на санях в Калугу.