Три любви Марины Мнишек. Свет в темнице (Раскина, Кожемякин) - страница 211

В Ярославле, у Шуйского в плену, пан Ежи с Мариной всего этого знать не могли, но слухи до них доходили разные, противоречивые. Шептались люди, что жив царь Димитрий Иванович и скоро большое войско соберет, Шуйского свергнет и супругу свою законную освободит.

Барбара Казановская, любимая фрейлина Марины, на десять лет ее старше, относилась к своей госпоже скорее по-матерински. Пани Барбаре было всего двадцать восемь лет, но из-за высокого роста и пышных форм она выглядела существенно старше – лет этак на тридцать! Именно под ее внушительных размеров юбкой укрылась худенькая и маленькая Марина Мнишек в страшный день 17 мая 1606 года. Когда шпыни, как называли в Москве острожников, выпущенных Шуйским из тюрьмы, подступили к пани Барбаре, она только повела могучими плечами и, грозно сдвинув брови, продемонстрировала увесистый кулак. Этого оказалось достаточно для того, чтобы шпыни отступили, так и не узнав, где прячется «воруха Маринка»… Пани Барбара опекала свою «птичку» (так она называла Марину), расчесывала ее длинные черные волосы и вплетала в них жемчужные нити, когда был жемчуг, или простые ленты, когда драгоценности остались в прошлом. Теперь, в Круглой башне Коломенского кремля, у жалкой и нищей «царицы московской» не осталось даже лент…

Во время скудной и несвободной жизни в Ярославле, в полуразвалившемся доме с просевшим потолком и хлипким, ходившим под ногами полом, пани Барбара старалась утешить свою госпожу блюдом из самых разных слухов и сплетен. Где она только собирала их, бог весть? Может, когда ходила в город за водой под охраной стрельцов, а может, когда принимала от тех же стрельцов скудную пищу для поляков-заточенцев. Своими монументальными формами пани Барбара многим внушала доверие: стрельцы называли ее «бой-бабой» и подшучивали над ней, но слухами и сплетнями делились исправно. Правды же в Ярославле не знал никто, ибо положение Василия Шуйского было шатким, а тень царя Димитрия Ивановича, собиравшего где-то войска, внушала жителям города смутную тревогу.

Пани Барбара умела гадать – и гадала она на всем, что попадалось под руку, – на воске, на меду, на книгах, с помощью зеркала или воды. А еще она толковала сны и знамения. Почти каждый вечер, помолившись, фрейлина начинала рассказывать «своей пташке» о чудесах. Марина любила слушать таинственный, звучный шепот Барбары. Этот шепот погружал несчастную московскую царицу в потусторонний таинственный мир, в котором было все возможно – мертвые воскресали, постоянно случались чудеса, белые голуби прилетали на могилы к невинно убиенным, и жуткий, свирепый ветер срывал щиты со старинных ворот… В доме было темно, горела всего одна свеча, освещавшая таинственно-восторженное лицо Барбары и грустное, задумчивое личико Марины. Каждый шаг отдавался чудовищным скрипом – это скрипели хлипкие деревянные полы с чудовищными щелями. За дверью дремали караульные стрельцы, а пани Барбара шептала: