– Иди с Богом, пан… И Хелену мою позови…
– Покличу, Марина Юрьевна! Эх, жизнь воинская, посмотришь вокруг – ни врагов, ни друзей не осталось, все померли! И поговорить-то не с кем!
– У тебя сотник для разговоров есть, пан! И жолнеры твои…
– К ним и пойду, Марина Юрьевна… Эх, стареем мы, стареем, никого из былых знакомцев рядом нет…
Воейков вышел, сокрушенно вздыхая. Пока возвращался к себе в караульню, думал, врет Маринка или нет. Похоже, не врет. Говорила она с убеждением, перекрестилась даже. Так государыне-иноке и отписать надо – ничего Маринка про тех шляхтичей и про мальчишку ихнего не ведает. А хочет Марфа Ивановна больше узнать, так пусть велит Маринку на дыбу вздернуть!
Только вот зачем шляхтичи эти великой старице занадобились? И что за малец ныне при Войцехе Белинском обретается? Точно ли он Лубы покойного сын али еще чей? Ну, про это пусть другие думают-гадают. Наше дело – сторона…
Маринкина башня, Коломна, 1615 год
Едва Рожнов вернулся в башню, как Аленка к нему прибежала. Взволнованная такая, взбудораженная, вся раскраснелась, кричит: «Феденька свет Зверакович, полусотник твой Марию Юрьевну допрашивал!»
– Когда допрашивал? Зачем? Неужто против моей воли Ванька пошел?!
– Да когда ты у воеводы был, он в оружейную к нам и пожаловал! – торопливо объясняла Аленка. – Меня отослал, да я не ушла, за дверью стояла, прислушивалась… А потом вышел он, я тут же к Марии Юрьевне! А она сидит – грустная такая… Но не плачет, молчит…
– Чего же Воейков от нашей пани хотел?
– Пойдем к ней, свет Феденька, она сама тебе расскажет! – говорила Алена, подталкивая сотника в спину.
Пришли они к Марине. Сидит пани неподвижно, словно окаменела, смотреть на нее жалко… Сотник к ней подошел, она встрепенулась вся и на грудь к нему бросилась. Словно зверек несчастный, к Федору прижалась. Алена посмотрела на это, умилилась, представила, что ее саму так Гриша Пастильников обнимает, и тихо так вышла, чтобы разговору нежному не мешать. Сотник Марину по волосам гладил, слова разные шептал, потом на кровать усадил, стал расспрашивать:
– Чем это тебя полусотник мой так напугал, Марина Юрьевна?
– Про шляхтичей он говорил, мне знакомых, да вопросы разные задавал… Словно подослал его ко мне кто-то.
– Какие вопросы, милая?
Федор и сам не заметил, как исчезла разделявшая их граница. Он сидел рядом с Мариной, обнимал ее, чувствовал ее горячее дыхание, и, казалось, все остальное не имело никакой цены. Почти никакой… Даже слово, данное им молодому государю Михаилу Федоровичу.
Значит, он, московский дворянин Федор Рожнов, стал изменником? Нет, еще не стал… Да и какая измена в том, чтобы пожалеть эту несчастную, обезумевшую от горя женщину, мать, потерявшую единственного сына? Какая измена в том, чтобы ласково гладить ее черные волосы и утирать ее слезы? Разве нынешняя Марина – сломленная, растерянная, растратившая свою былую гордыню – врагиня молодого царя Михаила? Такая Марина никому не опасна. А сотнику Федору Рожнову – нужна, необходима. Он будет жить здесь, подле нее, заботиться о ней, как о малом ребенке, следить, чтобы она не захворала, чтобы ей не было холодно и голодно, станет слушать ее сбивчивые рассказы и уверять, что несчастный «воренок», должно быть, жив.