Марина согласно кивнула. Федор стал объяснять дальше.
– Казна у него кой-какая припрятана, станет и лодчонку купить, и коней добрых. Егорка и по воде ловок, и верхом молодец… Одно слово, казак! Рассказал мне он давеча, как вас на Медвежьем острове с Иваном-то Заруцким брали да как атаман ему наказал последней волей своею тебя от всякой беды беречь…
Марина закрыла лицо руками, сжалась в комок на постели, подтянула колени к груди, словно пыталась вжаться в себя, спрятать огромное горе внутри своего маленького тела. Федор осторожно, нежно погладил ее по мягким волосам.
– Ну, не плачь, милая, – прошептал он, – не горюй… Атамана своего вспомнила? Так его смелый дух нам ныне дорогу указывать станет! А скажи… Любила его? А ныне?
– Раньше – любила, а нынче – помню, – ответила Марина. – И вот что я тебе скажу, Феденька. Я дважды отпускала своих мужчин на смерть. Третьего раза не будет. Или ты побежишь со мной, или я остаюсь здесь – будь что будет.
– Здесь и так ясно, что будет, Марыся! – угрюмо промолвил Федор. – Останешься, так меня заменят, иного молодца пришлют. Он тебя тишком-то и удавит или в реке утопит. Или воеводские каты на государевом деле тайно порадеть сумеют.
– Пусть радеют! – отрезала Марина. – Одна я бежать не стану. Только с тобой. Выбирай, рыцарь!
– Не из чего мне выбирать, ясная пани! – с горькой усмешкой сказал Федор. – Тебя первейшие рыцари Литвы да Польши любили и, ежели Бог пошлет тебе спасение, еще полюбят! Зачем я тебе тогда буду? Кто я в сравнении с ними?
– Ты – один такой, – твердо ответила Марина. – Ты – мой последний друг в этой страшной стране. Этого я не забуду на Москве и в Речи Посполитой, на земле и на небесах! Я не уйду без тебя.
– Тогда поклянись мне, Марина, на распятии своем поклянись…
– В чем, Феденька?
– В том, что ты о мести моей стране, и о месте царицы московской забудешь. Навсегда! И имени твоего злого от тебя никто не услышит! Иное себе возьмешь, невинное. Ежели мы счастливо в Речь Посполитую уйдем, то лишь для того, чтобы сынка твоего найти и простою жизнью там жить. Хватит с тебя, нацаревалась!
Марина вскочила, легкими, быстрыми шагами подошла к распятию, висевшему в углу. Опустилась на колени, торжественно сказала:
– Богом клянусь, Теодор, ничего мне больше не надо. Ни славы, ни царства, ни шляхетства, ни даже мести! Только сын мой, ты и родная земля. Все прочее – тлен. Здесь, в башне, поняла, что всего на свете дороже! Наказал меня Господь за гордыню и привел к смирению. Как ребенка – за руку. Через боль, кровь и смуту душевную. На том крест целую.