Марина попыталась встать, но тело не слушалось. Приподняла голову, выкрикнула что было сил:
– Прочь, хлопы, прочь! Не смейте меня трогать! Господь накажет вас!
– Да кому ты нужна, сердешная! – успокоил ее воевода. – Тоща, кожа да кости, да еще бледная как мертвяк… Не баба – одно название! Тьфу ты, прости господи! У нас на Руси других любят. Чтоб в теле были! Ты лучше про казну воровскую скажи… Где ее Ивашка Заруцкий спрятал?
– Не знаю, пан воевода, ничего не знаю…
– А может, правда на дыбу ее, государь-воевода? – предложил дьяк.
– Сам видишь, какова она! На ладан дышит… – со вздохом сказал воевода. – Не выдержит она дыбы. Сразу душу Богу отдаст, как только вздернем… Подкормить бы ее надо. Может, и вспомнит тогда что… Платье ей принесите – не холопское, а получше. Попробуем пряник ей для почину дать…
– А ежели не поможет пряник? – усомнился дьяк.
– Тогда за кнут возьмемся. На дыбу ее вздернуть мы завсегда успеем.
– Не надо мне чужого платья… – вмешалась в разговор Марина. – Мое снова почистите…
– А пока чистить будем, что наденешь? – с издевкой спросил дьяк. – Голая в башне сидеть будешь? Так стрельцы набегут – на тебя полюбоваться!
– Пока шляхетское надену. Если принести прикажете…
– Прикажу… – подтвердил воевода. – А ты, Маринка, посиди покуда в башне да про воровскую казну подумай! Может, чего и вспомнишь…
Марина молчала. Воевода пытливо заглянул ей в глаза, но узница не уловила в его взгляде злобы и ненависти, скорее любопытство. Почувствовала – этот человек не прикажет ее пытать. Если только не получит особого распоряжения из Москвы. Но пока он такого приказа не получал. Ему, видно, велели только дознаваться. Значит, опять промедление смерти… Ах, скорей бы смерть! Как она устала жить…
– Унесите ее! – приказал воевода.
Вошел все тот же стрелец.
– Подымешь воровскую женку, служивый? – спросил у него воевода. – Али кого в помощь дать? Идти она не может…
– Подыму, отчего ж не поднять? – согласился стрелец. – Она нынче легкая. На воде да на хлебе черством не забалуешь…
Он подошел к Марине, легко, как ребенка, подхватил ее на руки. Узница закрыла глаза – она снова куда-то проваливалась, не то в смерть, не то в сон…
– Ишь ты, болезная… – тихо сказал стрелец, когда нес ее по узкой, полутемной каменной лестнице. – Исхудала совсем… Видно, в мир иной собралась…
– Собралась… – прошептала Марина.
– Ты на небеса-то не торопись, Господь сам призвать успеет! Ты живи покамест…
– Разве это жизнь, воин?
– Ежели дышишь, значит – жизнь!
Стрелец опустил ее на убогую постель, прикрыл жалкими тряпками, заменявшими узнице одеяло. Потом порылся в карманах, достал что-то, обтер рукавом, положил на ладонь Марине. Это был кусок белого хлеба. Небольшой, но еще мягкий, не черствый.