Ингрем заговорил профессионально-доверительным тоном. Теперь он был в своей стихии.
— Но в будущем я рассчитывал главным образом на операцию «Мухоловка».
Я старался сохранить серьезное лицо, но каждый раз, слыша это название, едва удерживался от смеха. Сам образ был нелеп — звонкоголосые мухоловки в рядах безмолвных шпионов! И какой только мудрец из ЦРУ ухитрился придумать для этой грязной миссии такую праздничную упаковку!
— Я предвижу день, — продолжал Ингрем, — когда важнейшая информация начнет непрерывно поступать к нам от сотен опытных агентов-специалистов, достигших высших постов в своих областях. Нельзя забывать, господин президент, что сегодня многие выдающиеся американские ученые ставят науку выше преданности Соединенным Штатам. Они считают мир науки своего рода содружеством без всяких границ, в котором любая информация якобы должна циркулировать совершенно свободно, как товар на мировом рынке без таможенных барьеров. У нас есть сведения о неосторожных связях американских ученых с коммунистами, связях, которые могут нанести ущерб нашей безопасности. Честно говоря, многие ученые вообще не доверяют правительствам, в том числе и своему. И сотни из них до сих пор не избавились от комплекса вины, потому что участвовали в создании атомной бомбы. Я могу их понять, но идеи их не вызывают у меня сочувствия.
Ингрем на секунду умолк, расправил плечи и продолжал:
— Короче говоря, господин президент, я стараюсь воспитать новое поколение ученых, для которых верность Соединенным Штатам Америки была бы превыше всего. Для этого и задумана операция «Мухоловка». Я полагаю, она сторицей окупит затраченные деньги, энергию и время.
Президент слушал его, стоя у балконной двери. Когда Ингрем кончил, он вернулся к столу.
— Пользуясь вашим выражением, Артур, — сказал он, — я могу вас понять, но ваша идея не вызывает у меня сочувствия. Возможно, с точки зрения холодного расчета разведки ваша операция «Мухоловка» имеет смысл. Но я обязан рассматривать ее с более широкой точки зрения, учитывая всю сложность наших отношений с окружающим миром. И то, что я вижу, мне не по душе.
Он взглянул в глаза Ингрему.
— Скажите откровенно, Артур, если мы прекратим эту операцию, ЦРУ сядет в лужу?
— В лужу? — Ингрем вспыхнул, даже несмотря на свой загар. — О нет! Просто мы останемся без важного козыря и…
— Я вот о чем все время думаю, — прервал его Роудбуш. — Представьте, Артур, что у меня есть сын, молодой физик, и ваши люди связались с ним. Что скажет мне сын, когда узнает, что ЦРУ проникло в ряды его коллег? И еще, поверит ли он мне, если я скажу, что ничего не знал об этой операции?.. Артур, это дело дурно пахнет, и мне оно не нравится. Совсем не нравится. Молодые ученые живут в бесконечном мире открытий, стремятся познать сущность материи, истинную природу вселенной. Они должны быть совершенно свободны в своих поисках и выводах. Если же они превратятся в наемный отряд защитников старых людей и старых идей — я подразумеваю себя, и вас, и все наше поколение, — их деятельность превратится в постыдный фарс. — Президент откинулся на спинку кресла. — Полагаю, на месте Мигеля Лумиса я был бы так же встревожен и возмущен.