В следующую субботу позвоню Генке, договоримся и в воскресенье в Третьяковскую галерею пойдем, думал он. Ато уж две недели здесь, а ни разу еще не бывал.
* * *
Ночью с хозяйкой случился сердечный приступ.
Майя проснулась от ее стонов, и, когда выскочила из своей комнатки, включив в ней свет, хозяйка с подогнутыми ногами лежала поперек кровати, тискала на груди лоскутное одеяло, рот у нее открывался и закрывался, глаза были вытаращены и будто остановившиеся.
– Что вы, что с вами, Клавдия Никитична? – бросилась к ней Майя.
– О-ой, разбудила… – простонала хозяйка.
Майя обхватила ее за голые плечи – старуха была тяжелая, как колода, – и, вся напрягшись, положила ее головой на подушку.
– Сердце у вас? – спросила она.
– Ой… да поди, – выговорила хозяйка. – Второй раз так-от… вот де, – слабо показала она рукой на грудь.
Майя метнулась к себе в комнату, схватила свою подушку и подложила под хозяйкину, чтобы старухе было повыше.
– Есть у вас что-нибудь от сердца?
– Ой, да како там… – закрывая глаза, помотала головой по подушке хозяйка. – Второй раз так-от…
Майя беспомощно стояла над ней и не знала, что же ей делать.
– Я сейчас за врачом сбегаю, – сказала она, снова бросилась в свою комнату, стала одеваться, но хозяйка остановила ее.
– Да куды, – простонала она. – Снег со дня валит… я не спала, выходила…
– Неужели такой? – Майя, в чем была, пробежала через всю избу, выскочила в сени, обжегшие тело морозом, рванула на себя дверь – пуржа, хлынул в лицо ветер, сугроб лежал на крыльце вровень с бедрами, светящийся в темноте нежнейшей белизной.
– С ума сошла, девка… заболеешь, – пролепетала ей с кровати хозяйка.
Трясущаяся от страха и холода сеней, Майя вдруг вспомнила откуда-то знаемое: поставить на сердце горчичники.
– Сейчас, Клавдия Никитична, сейчас, – чуть не плача, приговаривала она, зачерпывая в миску из котелка на печи воду. Вода была теплая, почти горячая.
– Ой, Майюшка, думала, помру, – сказала ей минут через двадцать, переводя дыхание, хозяйка. – Думала, отходили ноженьки…
Но утром, когда попыталась встать к корове, сердце у нее снова схватило.
– Может, подою? – предложила Майя.
– Не-е… ты че. Рука у тебя не та… ниче не выдоишь. Полежу, полегчает.
Но только она пробовала встать, сердце у нее хватало.
К свету пурга улеглась, и Майя, в валенках и хозяйкином ватнике, вышла расчищать тропинку. Корова уже беспокоилась, тяжело ворочалась в тесной темноте хлева за тонкой перегородкой сеней, взмыкивала с недоуменной болью, и Майе от ее мычания становилось страшно.
Когда она дочистилась до улицы, было совсем светло. В соседнем дворе тоже разгребались, Майя покричала им, и через час соседка пришла, подоила Краснуху, посидела подле Клавдии Никитичны.