– Ну дак я че, один, че ли, – отвечал Володька. – У нас вон все училище – ни единого москвича нет.
– Ох, странный ты человек, – крутился на кровати социолог. – Да разве я тебя обвиняю в чем. Ты просто вот про себя лично, про себя лично скажи – что тебе в деревне не жилось, почему в город решил?
– Дак я не в город, я в Москву, – не понимал Володька, чего от него хочет лысый.
– Ну в Москву, в Москву! – не сдерживался, восклицал сосед. – Так почему?
– Дак думал, интересно здесь жить, – говорил Володька.
– Ну и интересно?
– Интересно!.. – бормотал Володька. – Вам-то че?
– Вот недоверчивый! – бил себя через одеяло по ляжке сосед, обращаясь ко всей палате. – Я что, – снова поворачивался он к Володьке, – агент ЦРУ, что ли?
– Дак че, не пойму я, че вы от меня хотите-то? – раздражался Володька. – Вам че, жалко Москвы-то, че ли?
Палата, обратившаяся вниманием к их разговору, хохотала.
– Ему не Москвы, ему себя жалко, – кричал от окна сивый сморщенный старичок, лежавший с осложнением после гриппа. – Тоже из деревни приехал, вишь – молодой, а во всю башку от московской-то жизни плешь получил.
Все опять хохотали, смеялся социолог, щупая лысину, и Володька тоже улыбался.
– Да я б, Валер Палыч, если б сейчас обратно, я б не поехал, – говорил он соседу.
– А почему? – весь так и напрягался на кровати социолог.
Володька не знал, как ответить.
– Дак вот почему… – пытался он объяснить, и ничего не получалось. – Дак вот не поехал бы, и все, – отрезал он.
– Ну а что ж, исправить разве нельзя?
– Как? Вернуться ли, че ли? – переспрашивал Володька. – Дак теперь как… Все смеяться будут. Нет, теперь уж поздно. И перед мамкой стыдно, и перед папкой.
– Э-эх, девку тебе ладную в Москве завести, – кричал старик, – сразу ни о чем жалеть не станешь. Нет, наверно, девки-то?
Володька смущался, вздыхал и не отвечал. Девушки у него действительно еще ни одной не было, и ни с кем он еще даже не целовался. Старик понимающе похихикивал, социолог тоже похмыкивал, и разговор как-то сам собой затухал.
Потом социолог выписался, выписался старик от окна и все другие, на их места пришли новые больные, а Володьку все не выписывали. Он лежал уже второй месяц, и июнь подходил к середине. Володька начал волноваться.
– Вы че, – говорил он на обходе врачу, – че вы меня держите-то. Сколь уж у меня температура нормальная. Всех выписали, а меня держите.
– Надо, вот и держу, – отвечала врачиха. – Думаешь, хочу очень? Вон в коридоре сколько лежит. Очаги у тебя не затягиваются.
– Дак когда они затянутся-то?
– А я знаю? – вопросом отвечала ему врачиха. – Лечим тебя. Потерпи еще, полежи.