Филимонов судорожно перевел дыхание, подтянул узел галстука, взял стакан с водой и сделал крупный жадный глоток. Внутри у него все горело.
Валерий Зиновьич сидел над столом по-прежнему пригнувшись, но локти его не лежали на столе, а были на коленях, и он крутил в руках, глядя вниз, пустой стакан.
– Значит, Прохор Дементьич, – сказал он наконец, поднимая глаза на Филимонова, – если я вас правильно понял, вы просите напечатать ваше письмо, с этими всеми вашими мыслями, в нашей газете?
– Я не прошу! – с нажимом сказал Филимонов и глянул на члена редколлегии исподлобья, из-под мохнатых густых бровей, одним из своих тяжелых прожигающих взглядов. – Я требую! Я пенсионер, но это не значит, что я дальше своего сада-огорода ничего не вижу, нет! Мне не безразличны вопросы нашего общественного бытия, и то, что я вам предлагаю, – это не недозрелые какие-нибудь, привскочившие в голову мысли, а плод долгих и мучительных раздумий. Помноженных, прибавьте, на долгий жизненный и социальный опыт.
Валерий Зиновьич опять глядел себе в стакан и крутил его между пальцами.
– Вот что, Прохор Дементьич! – сказал он потом, вновь поднимая глаза на Филимонова, и теперь они были у него, увидел Филимонов, не вежливые, не изумленные, а пасмурно-снисходительные. – Я вам могу, конечно, сказать, что мы тут еще провентилируем, посоветуемся… оттянуть то есть… но вы ведь не успокоитесь, вы ведь в покое нас не оставите…
– Нет, – сказал Филимонов жестко, – не оставлю!
– Ну вот, – улыбнулся Валерий 3иновьич, тронул ворох газетных вырезок и передвинул его по столу к папке Филимонова. – Как вы и хотели, не младший литсотрудник, а я, от лица редколлегии, говорю вам: нам это все не представляется заслуживающим внимания.
Мгновение Филимонов смотрел на него, не веря и не понимая до конца смысла сказанного. Потом он повторил, медленно, почти по слогам:
– Не заслуживающим?
– Да, не заслуживающим, – подтверждающим тоном сказал Валерий 3иновьич.
– Ага-а, – протянул Филимонов. – Ага… Это что же, окончательное ваше решение?
– Да, окончательное, – сказал Валерий 3иновьич.
– Ага, ага… – Филимонов взял газетные вырезки, постучал ими по столу, чтобы они уложились поровнее, и, глядя этому Валерию Зиновьичу на его туго, словно держались клеем, зачесанные назад волосы, сказал, усмехаясь через силу: – Охмуряли, ишь! Водичку подсунули! Дешевенький, знаете ли, приемчик. Видал я такие приемчики! Видал… – Он положил вырезки обратно в пластмассовый складень, вслед им положил ответ младшего литсотрудника В. Терентьева, застегнул папку на кнопки, встал – и не выдержал, заговорил, чувствуя, как вновь наливается кровью и как дергаются в ярости губы: – Но я вам покажу, я вам еще задам, вы еще у меня попрыгаете! Думаете, что… думаете вам такое отношение сойдет?! Не-ет! Не-ет!.. Парасунова знаешь? – спросил он, нагибаясь, приближая свое лицо к лицу Валерия 3иновьича. – Вот! Жди! Не мной сажен, но мной слетишь! Ишь, волосики-то зачесаны – лизун, полз, поди, извивался, а миг один – и все, слетишь, жди теперь!