– Пошел вон! – бледнея и не поднимаясь со своего кресла, выговорил Валерий 3иновьич.
– Чего?! – будто он не разобрал смысла сказанного, с угрозой переспросил Филимонов.
И нарвался:
– Пошел вон, жалуйся, куда хочешь, но чтоб духу твоего здесь не было!
Сердце у Филимонова колотилось с такой силой, что каждый удар его жаркой волной отдавался даже в голове.
– Т-ты! Т-ты!.. – заикаясь выговорил он. – Говно! В трамвае едешь – п-пердишь втихомолку, а потом носом ворочаешь: навоняно!..
Он повернулся и пошел к двери тяжелой, осадистой походкой, уже открыл ее – и тут его ждало еще одно унижение:
– Пропуск вам подписать надо, – сказал ему в спину этот Валерий 3иновьич. – А то вас на выходе там задержат.
Филимонов обернулся – член редколлегии Валерий 3иновьич все так же сидел в кресле, и было ясно, что сам он не поднимется.
Филимонов прошел обратно к столу, молча положил на него пропуск, Валерий 3иновьич, тоже молча, вынул шариковую ручку из кармана, поставил время и расписался. Кран, увидел Филимонов, беря со стола пропуск и поворачиваясь вновь идти к двери, стоял теперь в недвижности, высоко вверх взодрав стрелу с пустым, раскачивающимся на зимнем ветру крюком – на стройке начался обед.
После посещения редакции Филимонов планировал пройтись немного по Москве – с лета уж не был, потолкаться в магазинах и, может быть, даже пообедать где-нибудь в недорогом кафе на проспекте Калинина, но ни на что на это не было у него сейчас сил.
Табло возле стеклянного здания пригородных касс вокзала показывало, что нужная ему электричка отправится через минуту. Он побежал, мелко перебирая ногами, прижимая папку к груди, боясь оскользнуться и упасть, вскочил в первую же дверь, и она с шипеньем закрылась. Вагон был почти пустой, Филимонов прошел вдоль ряда скамеек, ища место возле незамерзшего окна, увидел такое и сел. Электричка уже ехала, набирая потихоньку скорость, Филимонов положил папку на сиденье рядом и стал смотреть в окно – на заснеженный белый мир за ним, однообразный и скучный. В груди у него было горько и тяжело. Как жаль, какая обида, что он не знает, не знаком в самом деле с Парасуновым или еще с кем из таких же – только вот покричал, адреналин себе в крови сбросил, а так и останутся эти сосунки, прилизанные эти, ненаказанными… Ах, в самом деле!
Жена дома ждала его с обедом. С кухни в прихожую натянуло крепким вкусным запахом борща, парового мяса и жареных кабачков.
– Ну как? – спросила жена, выйдя к нему, снимающему пальто, и увидела его лицо. – Неладно что?
– А, мать! – не глядя на нее, отдал ей, чтоб не мешалась, папку Филимонов. – Разве ж кто понимает что? Разве ж кто хочет что? Никто ничего, всем наплевать, о себе только и заботятся.