На дне банки лежало несколько камней идеальной для бульканья формы. Простодурсен раньше их не видел. А теперь ему ужасно захотелось сунуть их в карман. Как раз такие бульки издают самые красивые бульки. Но он пересилил себя и даже не дотронулся до камней. Они ведь не его, а Ковригсена.
Простодурсен очень надеялся, что ему не захочется камешков так сильно, чтобы они сами непонятно как оказались потом в карманах.
– Очень красиво, – сказал он.
– Что красиво? – спросил Ковригсен.
– Ветки эти.
– Они просто для красоты, – смутился Ковригсен.
– Вот именно! – подхватила Октава.
Она, танцуя, выплыла из задней комнаты. Вид у неё был интересный. На шляпу она накинула обрывок рыбацкой сети и старые чёрные колготки. Лицо измазала сажей, в уши повесила две ссохшиеся еловые шишки и отвёртку. Одеждой ей служили мешки из-под муки, а обута она оказалась в скособоченные мокрые башмаки Сдобсена. На мешки она тут и там нашила чёрные вороньи перья, сухие ветки и рыбьи кости из объедков.
– Сгинь, нечистая! – вскрикнул Утёнок.
– Это же я, – объяснила Октава. – Неужели ты меня не узнал?
– Сгинь, говорю! – замахал крыльями Утёнок и запрыгнул Простодурсену на руки.
– Ты только малыша пугаешь своими глупостями, – покачал головой Ковригсен. – У него от страха перья повылезут.
– Пустяки, – ответила Октава, – сперва он немножко испугается, потом быстро успокоится, а там у него на душе уже потеплеет.
– А, это всего-навсего ты! – сказал тут Утёнок.
– Вот, уже догадался, – улыбнулась Октава. – Но я хотела сказать другое. Видите красивый букет из веток на столе? Он точь-в-точь наш театр.
– Театр – он как ветки? – спросил Ковригсен.
– Да, он тоже для украшения, – кивнула Октава. – Без всего этого можно обойтись, но с ними жизнь теплее. Вот так всё просто.
– Действительно, – прошамкал Простодурсен, запивая остатками сока последний кусочек коврижки, – объяснение несложное. А чего ты так несуразно вырядилась? Эти ошмётки тебя не красят.
Октава закружилась на месте.
Поднялся столб мучной пыли, звякнула отвёртка, стукнули друг о друга шишки и кости. Башмаки зачавкали, как два болота.
– Я ведьма! – закричала она. – Крибле-крабле, прячьте грабли!
– Ведьма? – настороженно переспросил Простодурсен. – А сама говорила, что ты Октава!
– Простодурчик, миленький ты мой, в театре мы играем не себя, а кого-нибудь другого. В этом вся соль театра.
– А соль там зачем? В чём смысл?
– О не-ет! – простонала Октава.
– Я ж говорю – голова два булька, – сообщил Утёнок. – Это конец спектакля?
– Конец? Что ты! Мы ещё не начали. Идите со мной, покажу вам принцессу.