– Теперь ты, – повернулась Октава к нему. – Ты будешь принцем. Принц целует лягушку, и она становится принцессой.
– Он будет принцем? – завистливо спросил Сдобсен.
– Да, – ответила Октава.
– По-моему, я лучше гожусь в принцы. Я много читал о королевских династиях в загранице.
– Нет, – отрезала Октава, – ты будешь принцессой, потому что мне нужны твои башмаки.
– Мои башмаки? – переспросил Сдобсен. – А не легче ли, чтобы я сам в них ходил?
– Конечно! – оживился Утёнок. – Пусть он ходит в своих мокрых башмаках и будет лягушкой, а принцессой лучше буду я!
– Кх, кх, – кашлянул Ковригсен. – Давайте не будем мешать Октаве, она сама отлично разберётся, кому кем быть.
– Конечно, тебе короля небось дали, – огрызнулся Сдобсен.
Он сделал несколько шагов на каблуках и накренился. Взмахнул руками, чтобы притормозить, его занесло, и он грохнулся в кучу одежды.
Пока Сдобсен, стеная и причитая, выбирался наружу, Октава взялась наряжать остальных. Ковригсену досталась красивая корона из засушенных кленовых листьев с ягодками сушёной же красной смородины. Плюс длинная накидка из старой шторы. И в довершение всего – палка Сдобсена, которую Октава посыпала пудрой, чтобы она сверкала серебром. Рядом с пудрой она нашла на полке мармеладки и произвела их в пуговицы для Простодурсена. И большую бутылку кондитерского красителя, так что Утёнка удалось выкрасить в зелёный цвет от клюва до мыска.
Вот так они наряжались и переодевались, то и дело бегая посмотреть на себя в зеркало.
– Долго ещё? – спросил Сдобсен.
– Прекрати занудствовать, – без всякой любезности ответил Простодурсен. – Ты разве не видишь, что я пришиваю мармеладные пуговицы?
Ушла принцесса, всему конец. Поёт Утёнок – он молодец…
Простодурсен снял с себя промокшую одежду, она сохла у печки, а он шаг за шагом быстро превращался в принца. В волосы ему воткнули много-много жёлтых листиков понарошки и присыпали их мелкой белой мукой. На ногах у него были старые сапоги Сдобсена. Октава залила их глазурью и притопила в ней марципановые розочки пяти цветов. Потом она взяла огромную лиловую шаль и принялась наворачивать её на Простодурсена – на восьмом обороте он стал вылитым принцем. И долго крутился перед зеркалом с очень довольным видом. Затем Октава натёрла ему щёки давленой кудыкой, и на лице заиграл винно-багровый румянец.
Тут Простодурсен услышал, что кто-то вошёл в пекарню.
Этот кто-то шваркнул дверью. И стукнул кулаком по прилавку. И завопил:
– Есть кто живой? Или пекарня закрылась на всю зиму?
Это явился Пронырсен.
– Ой, – растерялся Ковригсен. – Покупатель пришёл. Могу я обслужить его в костюме?