Степан бросил взгляд на своих спутников. Казаки не замечали похожего на скелет соглядатая. Они ехали, будто нарочно не глядя в его сторону. Все молчали, казалось, будто бойцы Старого Режима спят с открытыми глазами. Их движения были плавными и почти незаметными, никто не поправлял оружие, не поигрывал нагайкой, не оборачивался.
Взгляд мертвеца обжигал холодом. Красноречивее слов он говорил, что всаднику что-то нужно. Не просто так изъеденный костянкой труп покинул степь, где ковром ему служил густой ковыль, и пришел в брошенное село. Не просто так он не может найти покой.
– Четыре-семь-три-один, четыре-четыре-четыре-пять, – прошептал Степка, и голос, искаженный маской противогаза, зазвучал, словно хриплое воронье карканье.
Красноармеец распахнул полный мелких кривых зубов безгубый рот. В тишине над крышами, над неподвижными кронами, над пустырями, заваленными ржавьем, разнесся его пронзительный птичий крик.
…Жилые дома закончились, по обе стороны дороги теперь тянулись жиденькие молодые лесополосы. Пожилой казак решил срезать путь, поэтому отряд сначала свернул на грунтовку, а потом – в чисто поле. Они проехали через межу, на которой ничего не хотело расти, кроме чахлых кустиков полыни, позволили коням напиться в заросшем тиной ставке. Прошли по краю заросшего амброзией угодья, снова пересекли лесополосу и оказались на пустынном шоссе, ведущем из Ростова к молодому и бурно развивавшемуся накануне вторжения городку Волгодонску.
Этот путь тоже был хорошо знаком Степану. После того как он закончил каменскую начальную школу, в пятый класс приходилось ездить на автобусе в соседнее село Трудовое. Когда автобус по каким-то причинам не приходил, мамка заставляла добираться в школу пешком – через поля. И никого не волновало, светило ли в этот день солнышко, или лил дождь, или трещали морозы.
Они прошли по шоссе километра два. За все время на глаза попалась лишь пара изувеченных остовов армейских грузовиков. Возле дорожного указателя с выцветшей надписью «с. Трудовое» отряд свернул на дорогу, вклинившуюся в рыжий глинистый склон. Чуть дальше с двух сторон темнели дубовые рощи, в которых когда-то ежегодно в День пионерии проводили «Зарницу».
Давненько Степан сюда носу не казал, хотя и делать здесь ему было нечего. Ничего хорошего в Старом Режиме он не видел. Была великая страна, которая двигалась в своем развитии вперед. В какой-то момент это движение прервалось, начался разброд и шатание, махновщина, упадок. И Старый Режим в Степкином понимании был одним из проявлений этого упадка. Когда-то его ранила сама мысль, что советские люди смогли отречься от своего настоящего ради архаического дореволюционного образа жизни. Ради барского пафоса и холопского угодничества, ради поповской липовой благости и нарочитой казацкой лихости. А потом он решил, что произошло естественное возвращение к корням. Что испокон веков эти люди жили именно так, и в критический момент они вернулись к отправной точке. Какое общество им удастся построить? Время покажет. Если у них оно будет.