Степан пожал плечами. Он поставил рюмку с теплым, почти горячим вином на тумбочку.
– Уцелевший каменский парнишка разговаривал с умирающим офицером. И тот сообщил ему нечто, из-за чего всполошились пришлые. Нечто, надо полагать, важное. Как же нам повезло, – он снова усмехнулся, – что ты сейчас здесь – в целости и относительной сохранности. Теперь ты можешь рассказать все мне… – Атаман замолчал, доброжелательно глядя на Степана.
– Рассказать – что? – спросил тот, когда пауза затянулась.
– Что сказал тебе умирающий? – Атаман наклонился вперед. – Ты ведь не станешь отрицать, что именно из-за тебя начался этот сыр-бор.
Степан шумно выдохнул.
– Не стану, – сказал он, а затем, чуть подумав, соврал: – Но красноармеец ничего мне не сказал. Он умирал…
– Ложь! – Атаман, не прекращая улыбаться, хлопнул ладонью по столу. – Ты сам поведал мужикам из своей общины о каких-то цифрах. Не валяй дурочку, земляк! Что за цифры?
– Откуда?.. – простонал Степка. Впрочем, понятно – откуда. Не только у пришлых имелись соглядатаи в Каменской общине.
– Что за цифры, Степа? – Атаман снова наполнил свою рюмку, снова выпил. – Я, как видишь, отношусь к тебе по-дружески, доверительно. Тут могут быть, так сказать, небольшие идеологические разногласия… и я не виню тебя – со школьной скамьи тебе промывали мозги. Но сейчас у нас общий враг – это пришлые. Если у тебя есть что-то, что поможет взять их за задницу, то ты должен об этом рассказать.
Степан сидел, ссутулившись и обхватив себя руками. Кто в детстве не фантазировал, будто попал в плен к «белякам» или к фашистам и будто нужно сберечь военную тайну, невзирая на пытки? Знать бы, какой смысл скрывают роковые числа… Стоит ли этот секрет всего, что довелось и еще доведется пережить? Степан не знал. Более того, он не был уверен, что сможет сейчас назвать код. Цифры вертелись в голове, перепрыгивали с места на место, забывались и вспоминались вновь, внутренний взор Степки был застлан туманом.
– Я не знаю, что означают эти числа, атаман, – проговорил Степка, глядя мимо своего собеседника в окно.
– Это не беда, – тут же отозвался Ермаков. – Мы покумекаем вместе, авось что-нибудь придумаем.
– И Красной армии давно уже нет…
– Если выжили мы, значит, и дальше – не безлюдная пустыня. Числа, земляк!
– Я не могу назвать их, – сказал тогда обреченным голосом Степан.
Атаман поджал губы. Посмотрел на юношу оценивающим взглядом.
– А кому можешь назвать? – спросил он с нажимом. – «Светлому пути»? Председателю Трофимову? Ты бы скорее доверился этим людям, да?
Степан опустил взгляд. Атаман был прав. Бывшему председателю колхоза он бы, пожалуй, все рассказал. Он ведь давно собирался уйти в «Светлый путь». И не потому, что знал Трофимова и доверял ему – он его совсем не знал, – а поскольку считал, что так будет правильно. Председатель Трофимов в его понимании оставался законным представителем власти, а атаман… был врагом всего советского народа. И, что хуже, атаман – опытный производственник, организатор и боец – свернул с пути в самый тяжелый для страны момент, когда его способности пригодились бы СССР как никогда. Но он не пожелал противостоять пришлым и, как последний предатель, вел раскольническую деятельность, воскрешая из мертвых призраков прошлого.