Полный недобрых предчувствий, визирь приказал принести золотое чеканное блюдо и доверху засыпать его золотыми монетами. Взмахом руки отогнав бросившихся было подсоблять слуг, визирь с трудом оторвал его от стола, опустил на свой пояс край импровизированного подноса, чтобы хоть как-то облегчить его немалую тяжесть, и быстрым шагом поспешил к покоем султана.
— Какое настроение ниспослал Аллах сегодня нашему повелителю? — вновь не удержался он от вопроса.
— Гневное, — кратко отвечал ему начальник охраны.
У входа в покои каменными изваяниями застыли стоящие в два ряда огромные стражи. Под их пустыми, ничего не выражающими взглядами у великого визиря непроизвольно задергалось левое веко. Стараясь сдержать нервную дрожь, Халиль-паша переступил порог и отвешивая низкие поклоны, едва не наступив в лужицу масла из поваленного светильника, приблизился к ложу султана.
Тот молча и неподвижно смотрел как бы сквозь него, оперев голову на ладонь руки. Положив тяжёлое блюдо к ногам повелителя, визирь с поклоном отступил на два шага.
— Что это? — Мехмед кивнул на золото, тускло отсвечивающее в пламени ламп.
Халиль-паша почтительно приложил руки к груди.
— Не гневайся, господин, таков обычай у сатрапов: когда повелитель зовет своих слуг в неурочный час, долг не велит им являться к султану с пустыми руками.
Мехмед пренебрежительно хмыкнул.
— Я пока не нуждаюсь в твоем, визирь. Лучше уж я подарю тебе и подарю значительно больше. Но взамен я хочу одного — отдай мне Город!
Последние слова Мехмед произнес, приподнявшись на локте и впившись немигающим взглядом в своего придворного.
Окружающее поплыло в глазах визиря. Тон голоса, которым была произнесена последняя фраза, был хорошо ему знаком и не сулил ничего доброго. Визирь от страха обомлел. От слабости и головокружения едва не подкосились ноги; воздух сгустился и затруднил дыхание; предметы, покачиваясь и расплываясь, медленно удалялись прочь от него, теряя свои формы и очертания. И вот вокруг уже не осталось ничего, кроме полукружья ламповых огней и этого пристального недоброго взгляда. Откуда-то издалека, как-будто из другого мира, донёсся до него требовательный голос:
— Что же ты молчишь, Учитель? Я жду ответа!
Язык плохо повиновался визирю, но он нашел в себе силы произнести:
— Мой повелитель! Аллах, вручивший тебе все земли византийцев, отдаст, безусловно, и Город. Я же, твой верный слуга, и все остальные сатрапы будем верно помогать тебе в этом.
Мехмед удовлётворенно откинулся на своём ложе.
— Взгляни на подушки: сон не шел ко мне. Мы будем вместе бороться с неверными и этот город, оплот язычества, падёт. Ступай, обдумай мои слова!