Три сотни воинов, принимавших участие в кавалерийской вылазке Кантакузина, с почётом возвращались в Константинополь.
Одним строем они удалялись от Адрианопольских ворот вглубь города, пугая и восхищая жителей своими забрызганными кровью доспехами. В хвосте колонны, где преобладала молодёжь, слышны были смех и хвастливые выкрики. Бегущие вслед подростки жадно ловили каждое слово.
— А когда мастер Димитрий скомандовал: «Вперёд, христиане!», то-то задали стрекача эти хвалёные турки!
— Поначалу-то они ещё забрасывали нас стрелами и копьями, но когда увидали, что против нас их оружие, что птичьи клювы против вепря, мигом показали свои спины.
— Вот умора была! Бегут и вопят: «Бессмертные! Бессмертные!»
— Много голов посекли, да жаль клинок притупился. Не каждый точильщик возьмётся исправить.
— А помните, когда их конница попыталась преградить нам дорогу?
— Я! Я видел это! — подал голос юнец, бегущий рядом с всадником и, чтобы не отстать, держащийся за его стремя.
— …с площадки башни. Разлетелись в стороны, как волна об утес!
— Да уж, было дело. Заляпались в их кровище — вовек не отмоешься!
— Возница-то наш, Эпифаний! Вот герой, так герой! Сам поджёг фитиль и на полном ходу вогнал повозку с порохом в уцелевшую башню.
— Жаль беднягу: какой-то янычар сумел-таки достать его копьём.
— Зато теперь он на небесах. Тебе, греховоднику, такое и не снилось.
— Так-то оно так, да вот по-христиански его уже не похоронишь: ни клочка от него не осталось.
— Да только ли от него одного? Турки, что на башне сидели, сперва вопили истошно и копьями швырялись, а когда поняли, что дело худо, один за другим стали прыгать вниз.
— Ха-ха! Как вспомню эту потеху, живот со смеха болеть начинает!
— Конец всем один пришел: ошмётки сыпались с неба — успевай только уворачиваться.
— То-то будет поживы псам и воронью!
Пожилой сотник с белыми как снег волосами, повернулся в седле и укоризненно покачал головой.
— Попридержите языки, неугомонные! Не дело это, глумиться над смертью.
Латники на мгновение притихли, затем чей-то голос задорно выкрикнул:
— Ты что же, Поликрат, нечестивых жалеть вздумал?
— Нет, безусый, не жаль мне вражеской крови. Да только не по-людски это — погибать от дьявольского зелья. Такое остаётся от человека — смотреть и то грех!
Он в сердцах сплюнул на дорогу.
— А ты не смотри — и греха не будет, — с хохотом возразил юноша и пришпорил коня.
— Верно говорит! Турки — они же как волки, жадные и голодные. Так пусть им и смерть волчья будет!
Следуя в замыкающем отряде, Роман с трудом улавливал смысл слов окружающих. Удар, полученный в бою, оглушил его настолько сильно, что даже воспоминания об удачной вылазке были смутны и расплывчаты.