— По какому праву Святой Марк распоряжается в чужих владениях?
— Похоже, венецианский лев слишком высоко задирает свой хвост. Не мешало бы, пожалуй, слегка его прищемить!
— Послушайте, синьоры…,- Джустиниани крутил головой, как бык, отмахивающийся от слепней.
Затем, разъярившись, в свою очередь заорал:
— Что вы все от меня хотите? Убирайтесь отсюда и выясняйте с венецианцами свои отношения сами. Меня же оставьте в покое, к флоту я не имею никакого касательства. Мне и своих забот хватает.
— Впредь по подобным вопросам обращайтесь к мегадуке, Луке Нотару, — крикнул он им уже в дверях.
Мстительная улыбка наползла на лицо кондотьера.
— Непременно зайдите к нему. Он очень любит нас, генуэзцев, и во всем поддерживает наши начинания.
Капитаны недоуменно уставились на него, переглянулись и, распрощавшись короткими кивками, удалились из помещения.
Джустиниани откинулся на спинку кресла и вновь усмехнулся.
— Эти крикуны придутся тебе по вкусу, старый брюзга. Ты же на дух не перевариваешь все чужеземное, даже помощь в трудный час. Хотя мы и только мы способны спасти тебя и твоих собратьев от беды. А впрочем, с тебя уже слетают остатки твоей спеси.
Он поднялся на ноги и подошел к окну.
При мысли о Нотаре и его сторонниках Джустиниани каждый раз охватывало раздражение. По многим причинам он недолюбливал этого человека и слыша о нём благоприятные отзывы немалой части именитых горожан, искренне недоумевал.
Да, спору нет, мегадука богат и знатен. Как командиру ему не откажешь в уме, осторожности и знании людей. Но его готовность к компромиссу с врагом, причем на самых невыгодных условиях, настораживала кондотьера. Можно ли это назвать иначе, как малодушием? Жаль, что император и его советники другого мнения. Несмотря на двойственную позицию Нотара, он по прежнему руководит христианским флотом, третья часть всех крепостных стен отдана под защиту верных ему отрядов. Пусть до недавнего времени стены Золотого Рога не были опасны в военном отношении, но теперь положение резко изменилось. Османский флот в верховьях залива и способен не только быстро перебросить войска Саган-паши на помощь основным силам турок, но и напрямую атаковать корабли союзников. В этом случае огромная мера ответственности может оказаться (а скорее всего так и будет) не по плечу престарелому нобилю-полководцу. Тем более, что он не только открыто признаётся в своих симпатиях к туркам, что само по себе предполагает измену, но и восстанавливает против себя итальянских моряков недоверчивым, а иногда и прямо враждебным к ним отношением. Это вдвойне неблагоразумно — ведь многие из тех, кого он полупрезрительно именует «латинянами», служат византийскому императору не за награду, а по зову души.