— Да, это так, — подтвердил Нотар. — От Феофана я узнал, что во всей Малой Азии не нашлось бы и тридцати тысяч солдат, способных преградить путь продвижению Орхана. Беи, оправившиеся от недавней войны, только и ждут предводителя, способного возглавить их собственные отряды. В чём они неоднократно заверяли Феофана через своих посредников.
— Мехмеду не оставалось бы ничего другого, как снять осаду и поспешить на усмирение мятежа. Но даже если ему и удалось бы сделать это, Османская империя на долгие годы погрязла бы в пучине междоусобной войны и нескоро бы оправилась от подобного кровопускания.
Стратег помолчал и добавил:
— Тем более, что и в христианских владениях Мехмеда все более растёт недовольство, а западные страны только и ждут удобного случая, чтобы изгнать османов за пределы Европы.
— У Феофана замечательная голова, — с глубоким почтением проговорил мегадука. — Как жаль, что жизнь так часто ломает его хитроумные планы.
Он остановился так внезапно, что стратег по инерции сделал несколько шагов и только потом обернулся к нему.
— Нет! — шептал мегадука, охваченный суеверным страхом. — Помеха Феофану — не жизнь и не взбалмошное упрямство людей. Это Рок!
— Что? — удивленно переспросил Кантакузин.
— Да, да, Рок! — Нотар отрешенно смотрел в пространство. — Древнее проклятие довлеет над землей ромеев. На нас, как на последних из римлян, лежит вина за прошлые злодеяния. Мы должны, мы вынуждены принести искупительную жертву!
Но стратег был мало расположен слушать мистические откровения мегадуки.
— Ступай в корчму и потребуй там полный кувшин крепкого вина, — с бесцеремонностью старого солдата заявил он. — Затем принеси его в жертву своему желудку. Что касается меня, то именно это я сейчас и собираюсь сделать.
Круто повернувшись, он зашагал к выходу из дворца.
Разрушенные недавним обстрелом, стены в районе ворот святого Романа были отчасти восстановлены. Камни, выбитые ядрами из кладки, бригада землекопов подняла на верхнюю часть завала и кое-как уложила в некое подобие правильных рядов. На камни были навалены вязанки хвороста и сверху придавлены бочонками с землей. Сооружение было достаточно крепким, хотя на первый взгляд не вызывало ничего, кроме насмешливой улыбки.
Джустиниани долго и критически качал головой.
— Вижу, себя не пожалели, — вымолвил он наконец.
— Голову даю на отсечение, мастер: заграда выдержит обстрел, — убеждал кондотьера бригадир, сухопарый грек с уныло повисшим носом. — Хоть мину под нее подкладывай!
— А если нет? На коего дьявола тогда мне сдалась твоя голова?