— Не доводи нас до крайности, бей. Позволь нам с миром удалиться в свои селения. Не растрачивай гнев понапрасну: товарищей и братьев своих на смерть мы никогда не отдадим.
— Говори еще, — потребовал паша.
— Византийцы не делали нам ничего дурного. Зачем же нам умирать, как баранам на бойне? Это не наша война. Так пусть же воюет тот, кто хочет нагреть на ней свои руки.
— Это всё?
— Да. Мы не желаем драки. Но если нас вынудят идти против нашей воли, крови прольется много.
Караджа-бей поласкал свою бородку.
— Как твое имя, храбрец?
— Зачем тебе знать, паша? Говорю не я один: мои слова — слова всех наших воинов.
— Так ли это?
Караджа-бей ухмыльнулся и обращаясь к мятежному полку, вновь поднял голос:
— Значит вы, все как один, боитесь смерти в бою?
— Страшиться и не желать — не одно и то же, — возразил парламентер.
Из глубины построения войнуков молодой задорный голос выкрикнул:
— Проваливай сам в свой мусульманский рай, нечестивый!
Санджак-беи выжидающе смотрели на пашу, но тот молчал, не желая принимать скорого решения. Он уже понял, что совершил грубую ошибку: нельзя было требовать и ожидать от крепких духом и к тому же вооруженных людей покорства перед наказанием. Устрашение надо было начинать со слабых и колеблющихся, они безропотно выдали бы зачинщиков на расправу. Лишь затем, приведя к полному усмирению один из полков и имея таким образом наглядный пример для всех прочих, можно было приступать к другим бунтовщикам.
Бей досадливо поморщился: ошибку легче совершить, чем исправить. Только здесь и сейчас он в полной мере оценил некогда сказанные ему визирем слова: «Наихрабрейший солдат — это тот, кто не только не боится пасть в сражении, но и не примет безропотно смерть от рук палача».
Медлить становилось опасным, выжидание только взбодряло войнуков. Еще немного — и уверенные в слабости и душевном смятении противника, они могут выдвинуть новые требования или, что еще хуже, атаковать тимариотов и пробиваться к стенам Константинополя, чтобы перейти на сторону врага. В разгроме мятежников паша не сомневался, однако начав бой с бунтовщиками, он неминуемо совершит новую ошибку, непростительнее первой. Истребить в вооруженной схватке целый полк своих же солдат, да еще и на виду у всего остального войска — невелика честь для полководца.
«Уклонившись от нежелательного сражения, можно наполовину, а то и полностью выиграть его», — вновь припомнились ему рассуждения визиря.
Паша принял единственно верное на данный момент решение.
— Слушай и запоминай мои слова, христианин. В своих требованиях ты залетел слишком высоко: распустить вас по домам имеет право лишь султан. Пугать же меня большой кровью смешно: на своем веку я повидал ее достаточно. Уходить вам все равно некуда — не успеете сделать и ста шагов, как мои лучники перестреляют вас, как зайцев. А конница втопчет ваши кости глубоко в землю. Ты понял меня? Вам не уйти отсюда, пока стены вражеской столицы не падут.