— Вспомни, повелитель, три десятилетия назад, отец твой, султан Мурад, тоже осадил Константинополь, но вскоре отвел войска от города, чтобы не растрачивать впустую воинственный пыл своих полков. И это ни в коей мере не уронило в глазах окружающих его величия. Вспомни череду его блистательных побед и ужас, вселяемый во врага одним только его именем! Вспомни многочисленные области, присоединённые им к своей державе или обращенные вассальную зависимость и облагаемые данью! Вспомни безмерную любовь своих подданных, которой он пользовался при жизни….
— Вспомни также, великий султан, как был им повержен князь Константин, владетель Мореи, — вкрадчиво зашептал Шахабеддин, обернув к Мехмеду своё хитрое лицо.
— Теперь же, став царем, он, этот князь, отвергает даже саму мысль признать себя твоим данником.
Эти слова, подобно подлитому маслу в огонь, мгновенно распалили гнев Мехмеда.
— Я никому не позволю пренебрегать своей волей! — заорал он, краснея до корней волос.
— Я знаю, визирь, ты ещё скажешь, что и мой прославленный прадед Баязид тоже осаждал Константинополь и, как все прочие, был вынужден удалиться ни с чем. Я знаю это всё и не устану повторять: никто из моих предков не может сравниться со мной! Никто! Понятно вам? Никто!!
Саган-паша почувствовал, что пробил его час.
— Великий султан! На тебя сейчас обращены взоры всех правоверных! Заклинаю тебя именем Пророка, не слушай речи тех, кто в пустых размышлениях растерял свою мудрость. Разве то, что самый могущественный из государей Востока называет своего визиря «Учителем», даёт советнику право подменять собой правителя и принимать решения за своего господина?
Взволнованный гул наполнил шатёр. Халиль-паша открыл было рот для гневного ответа, но сдержался.
Флотоводец продолжал:
— Помнишь ли ты тот день, о великий, когда ты, ещё молодой годами, но воин в душе и зрелый муж в поступках, одной своей волей и твердостью духа усмирил взбунтовавшихся янычар? Оглядывался ли ты хоть на мгновение назад? Я осмелюсь ответить за тебя: нет! Терзали ли тебя сомнения? Мы, твои верные сатрапы, этого не заметили.
Он экзальтированно вскинул руки вверх.
— Делал ли ты поблажки вконец обнаглевшим мятежникам? Соглашался ли пойти на уступки главарям? Нет и ещё раз нет! Ты смело направил своего коня в гущу рассвирепевшей толпы и бунтовщики пали ниц, узрев исходящую из твоего взгляда божественную силу.
Одобрительный шепоток сопровождал эту страстную речь. Но наибольшее впечатление слова паши произвели на самого султана. Как ни старался Мехмед сдержать себя, довольная улыбка всё шире растягивала уголки его узких губ. Ха-лиль-паша недобро взглянул на флотоводца. Он понимал, что надо хоть на мгновение прервать подобно мёду текущий поток цветистых восхвалений, иначе потом заставить султана прислушаться к голосу рассудка будет очень сложно.