— Как можем мы знать, не задумал ли этот гяур подобное злодеяние? Ведь, вспомни, завтра ты поведешь войска в решающий бой! Но если бесценному твоему здоровью будет нанесен ущерб (да вырвет Аллах мой грешный язык!), кто возглавит твои полки? Визирь, который только и мечтает распустить по домам солдат великой армии? Или бейлер-беи, которые во всём с ним заодно? Я знаю, тебя, воина по духу и по крови, опасность не может устрашить. Но, мой повелитель, ты рискуешь не только собой! Впустив к себе этого человека, ты рискуешь славой и мощью всего султаната, который без твоей направляющей воли рассыплется, как постройка из песка!
Мехмед вскочил и взволнованно заходил по подушкам.
— Да, это так! Но…. не могу же я прогнать человека, который может и принесет мне бескровную победу. И только потому, что его глаза не приглянулись главному евнуху! — недовольно бормотал он.
— Если ты не желаешь посредника между вами, впусти его, господин, впусти. Но молю, окружи гяура кольцом стражников и не подпускай к себе ни на шаг.
— Так я и поступлю. И еще одно: чтобы полностью успокоить твое сердце, Шахаббедин, я повелеваю тебе принести мою любимую кольчугу из дамасской стали и облачить меня в нее.
— Мой господин! Никто не может сравниться с тобой в умении одаривать счастьем своих слуг! — евнух склонился в глубоком поклоне.
— Зачем ты пришел?
Перебежчик оторвал голову от пола. Левая часть его лица была покрыта полосами плохо стёртой крови из глубокой ссадины на лбу — ссадины, которую он сам себе нанес перед приходом в османский лагерь.
— Прости меня, о султан, — он с трудом, как бы пробуя на язык, подбирал слова, хотя турецкую речь знал в совершенстве.
— Мои братья там, — он указал в сторону города, — они хотят мира. Они не любят воевать. Они любят свои семьи, они любят иметь деньги. Они любят жить. Они посылают меня к султану сказать: «Мы отворяем ворота султану, а он за это оставляет нас в покое».
Мехмед переглянулся с Шахаббедином и с вызванным в шатёр Саруджа-пашой.
— Как они собираются сделать это?
Византиец открыл было рот для ответа, но вдруг его лицо исказилось и он схватился за левое плечо.
— Рука болит, — пояснил он и оперся о пол здоровой рукой.
— Можешь встать, — разрешил султан.
И обратившись к смотрителю гарема, вполголоса произнес:
— Это не убийца. Видишь, рана настоящая и он едва держится на ногах.
— Но, мой господин, — так же вполголоса отвечал евнух, — у него телосложение бойца, а не мирного жителя.
Мехмед недоверчиво хмыкнул.
— Пусть я ошибаюсь, господин. Но умоляю, держись настороже!