Он помолчал, хитро постреливая взглядом по сторонам.
— Слушайте меня, беи!
Наслаждаясь общим нетерпением, он не спеша приподнял свою чашу с вином и омочил в ней губы.
— Этот грязный гяур, порочащий своим званием мою высокую должность, много говорил нам о своей горячей любви к семье. А ведь его дети, как я успел узнать — это два смазливых мальчугана!
Он сделал внушительную паузу.
— Когда наш повелитель отчасти захмелеет, я приближусь к нему и тихо шепну о этом нетронутом и потому вдвойне лакомом кусочке.
Махмуд-бей взревел от удовольствия, хотя ничего не понял из замысла своего покровителя.
— И что с того? — недоброжелательно заметил Караджа-бей. — Наш повелитель весьма искушен в вопросах любви и, без сомнения, просветит в том обоих мальчишек, по одному или сразу. Но нам-то что за облегчение?
— А то, что стоит их отцу, византийцу Нотару, вскинуться на дыбы, как он тотчас же лишится жизни!
Сановники недоверчиво переглянулись.
— Кто же станет возражать, если его сыновей приблизят ко двору султана? — спросил кадиаскер.
— Верьте мне, я знаком с этой вельможной породой! Вы все слышали сегодня бред, который нёс этот вывалянный в грязи аристократишка. Теперь, судите сами, согласится ли он, чтобы его отпрыски были приближены к сословию победителей, которых он, несмотря на свой позор, глубоко презирает.
— Какое глубокое знание людей! — восхитился дефтердар.
— Я вижу нового советника у трона повелителя! — Хамза-бей низко склонился перед флотоводцем.
— А мальчишки действительно хороши? — осторожно осведомился кадиаскер.
— Хо-хо! Я сам отрублю гадюке голову! — шумел Махмуд-бей, выражая восторг бурной жестикуляцией рук.
Даже обычно осторожный в оценках Караджа-бей не мог сдержать своего удовлетворения. Он поднял чашу и громко провозгласил здравицу в честь светлой головы султанского зятя.
Положив руку на плечо сына, мегадука сидел у изголовья недужной жены.
Дверь в комнату больной чуть приоткрылась и в образовавшуюся щель протиснулся слуга, с лицом белее мела.
— Господин! — еле выговорил он.
— Тише! — Нотар сделал предостерегающий жест и потрепав сына по волосам, подошел к дверям.
— Что стряслось, Артемий?
— Там, у входа, посланник султана. Он требует принять его, мастер. Требует принять немедленно! — от страха у слуги заплетался язык.
— Лука! Лука! — позвала от кровати жена.
— Я скоро вернусь, — он приблизился к ней, приложился губами к ее горячему лбу и вновь направился к выходу.
В гостиной зале его уже поджидал Шахаббедин.
— Ты и есть бывший флотоводец царя Константина? — вкрадчиво спросил он.